В душе дочери греха нет. И оттого она добра и счастлива. Только добрый человек мог так побледнеть, когда услышал о кишках какого-то Якова, намотанных на дерево. А то, что и из ее тела выходят жидкости, так это нечасто, много реже, чем у других.

Однако, исходя из этих рассуждений, сам Венцель Марцел – злой и несчастный человек. Ведь он прожил почти сорок лет. И хотя он старательно избегал греховных дел, их, тем не менее, было немало. И пусть они были на благо города и горожан, но он все-таки соглашался или приказывал вешать, рубить руки, жечь клеймом и наказывать плетью тех, кто нарушал законы его Витинбурга. А чего стоит недавнее колесование шести разбойников! Да и гадит он часто и обильно.

Нет, нужны другие, более правильные рассуждения для тех, кто будет жить после него. Ведь если их не изложить латинскими буквами, то даже в недалеком будущем никто и никогда не вспомнит, что жил такой славный и мудрый человек – Венцель Марцел, который посвятил свою жизнь городу и его жителям.

«До Мюнстера не так уж и далеко…»

Но закончить мысль бюргермейстер не успел.

Резкий крик раненого человека заставил его высунуть голову в маленькое окошко.

Этот недоросток Вермет все еще держался в седле, но уже неестественно изогнувшись и держась за правое плечо, из которого торчала длинная стрела. Несколько одетых в тряпье людей повисли на упряжи, останавливая мерный шаг лошадей, тянувших повозку. Другие, отделяясь от стволов деревьев и выбираясь из кустарников, медленно и осторожно подходили к экипажу.

– Эй, эй! – закричал на своего коня второй стражник, разворачивая его, чтобы ускакать назад по пройденной дороге. Но развернуться не успел. Несколько ударов увесистых дубинок сбросили его на землю.

– Вяжи всех, да покрепче, – раздался властный голос.

Хозяин этого голоса, держа спущенный лук в левой руке и радушно улыбаясь, подошел к торчавшей из окошка голове Венцеля Марцела и сильно ударил его в лицо.

Резкая боль через нос вошла в мозг бюргермейстера и вышла через него же обильными струями крови. Тихо взвыв, Венцель Марцел упал на дочь, придавив ее своим полным телом.

– Отец! – испуганно закричала проснувшаяся Эльва.

– Кто у нас там? – донесся до нее голос ударившего, и сильная рука тут же вцепилась бюргермейстеру в горло.

Подчиняясь железной хватке, Венцель Марцел протиснулся в открывшуюся дверцу повозки и оказался на земле. К упавшему на колени бюргеймейстеру тут же подскочила мерзкая старуха и, визжа от восторга, закричала ему в ухо:

– А я говорила, что будет веселая встреча!

Растирая горло и поглядывая то на лучника в нагрудном панцире, то на женщину с седыми всколоченными волосами, бюргермейстер прохрипел:

– Что за веселье, проклятая ведьма?

И в тот же миг получил удар в левое ухо.

– Неучтиво не отвечать на вопрос столь достойного господина. – Лучник, кривляясь, поклонился. – И я отвечу. Веселая встреча нужна им. Этому дурачью с дубинами и этим старикам и старухам. Они разнообразят лесную пищу мясом твоих лошадей, хотя не против сожрать и твоих людей, и тебя самого. Вон, какой ты мясистый.

Венцель Марцел с ужасом окинул взглядом почти два десятка оборванцев, которые, связав слуг, сгрудились возле него. Не было сомнения – это члены лесной шайки, для которых виселица – счастливое избавление от гнусной жизни. Половина из них были старики и старухи, с почерневшими, испещренными морщинами лицами и всколоченными седыми волосами. Их мутные глаза слезились гноем, а беззубые рты слюняво причмокивали.

Вторая половина шайки состояла из молодых парней. Они еще более ужаснули бюргермейстера.

Почти у всех парней были редкие волосы и впавшие носы, вокруг которых, словно на барабане, натянулась прозрачно-белая кожа. Руки, сжимавшие дубины, тряслись, а ослабленные колени едва удерживали худые тела. Не было сомнения, что они были смертельно больны сифилисом. Значит, их изгнали из городов и селений. Поэтому, уже распрощавшись с жизнью, эти люди догнивали в злобе и отчаянном желании отплатить обществу немыслимыми зверствами.

Только их главарь отличался отменным здоровьем и осмысленным взглядом, что давало маленькую надежду. Но…

– Еще вот что скажу. Та, которую ты назвал старой ведьмой, – моя мать. А что касается веселья, то оно состоится. Мы будем от души веселиться – точно так же, как и ты, Венцель Марцел, веселился, когда пять месяцев назад колесовал ее старшего сына, а значит, моего брата.

– Ты говоришь о тех разбойниках… – бюргермейстер не закончил. От сильного удара ногой в грудь у него перехватило дыхание.

– В этой проклятой жизни, среди этих лесов, этого неба и человеческой злобы каждый рождается для того, чтобы стать разбойником. Мы все – исчадия ада. Вот только волк не загрызет волка. А человек, играя с придуманными им законами, убивает придуманной справедливостью другого человека. Эти ваши законы сделали людей врагами. Они дали право называть одних разбойниками, а других – законниками, хотя последние ничем не отличаются от первых. Я вернулся с войны и нашел свою мать в лесу. Старуху выгнали из дома, так как ее сына колесовали за разбой. Из нее сделали разбойницу.

– Я дам выкуп за себя и своих людей, – дрожащим голосом предложил Венцель Марцел.

Главарь выпрямился и, засмеявшись, ответил:

– Это пусть благородные рыцари и власть предержащие господа берут выкуп. Нам не нужны ни серебро, ни золото. Куда бы мы ни пришли с ними, нас тут же схватят и в лучшем случае повесят. Мы живем одним днем. И даже половиной дня. И даже мгновением, когда хорошо нашим проклятым телам.

Оборванцы согласно закивали и стали воинственно размахивать дубовыми палками и кухонными ножами.

– А нам будет хорошо…

С этими словами главарь нырнул в повозку. Сразу же раздался крик Эльвы, и после недолгого сопротивления разбойник вытащил девушку за волосы. Крик радости и плотского счастья поднял на крыло птиц и заставил замереть зверьков.

– Какое ангельское личико, – сладко протянул один из стариков.

– А есть у нее крылышки? – еще слаще спросила стоящая рядом с ним старуха.

– А это мы сейчас узнаем, – смеясь, ответил главарь и рванул с груди Эльвы шемизетку[7].

Девушка молча забилась в руках разбойника, но тот крепко схватил ее за мауатр[8]. Эльва вскрикнула и отшатнулась от насильника. Платье треснуло, оставив в руках главаря кусок валика.

– Сынок, не рви одежду. Она мне пригодится. Такая одежда стоит двух коров, – озабоченно наблюдая за происходящим, попросила мать разбойника, и тот покорно согласился:

– Вся ее одежда – твоя.