Лишь однажды, года два назад, ему приоткрывалась завеса над этой ипостасью матери. Тогда он видел, как отец, вернувшись с охоты, чумазый, с еще теплой связкой битой птицы на поясе, хватает маму за талию широченными ладонями, как шарит по ее гибкой спине и сминает одежду у нее между лопаток, и как она, поблескивая влажными зубами, прижимает лицо к его небритой щеке. Сейчас же мать словно обезумела, и все то необузданное, что она так ловко скрывала за личиной благополучия, вдруг вырвалось на свободу и погнало ее вперед.

На некоторое время сын потерял ее из виду, но затем перед ним снова мелькнула мамина лошадь. Роол настиг ее в гуще леса. Скачка закончилась. Лошадь стояла чуть в стороне, подергивала ушами и косилась чуть недоуменно, а мать лежала на земле в луже крови и зарывалась сильными пальцами в траву. Она выдергивала большие пучки и тут же впивалась в новые.

Роол спрыгнул с лошадки и подбежал ближе. Глаза у матери стали как у животного, и поэтому мальчик смог думать об этой женщине как о ком-то совсем постороннем. Не как о собственной маме.

В луже крови барахталось еще одно существо. Женщина сказала: «Возьми ее на руки, обвяжи пуповину да потуже... У тебя есть нож?»

Роол наклонился и поднял то, барахтающееся. Наверное, оно было отвратительным: фиолетовое, покрытое слизью, вялое. Но мама следила за ним такими любящими, такими тревожными глазами, что Роол внезапно ощутил сильную жалость. Он сделал, как ему было велено, и отрезал пуповину, а затем неловко перевернул существо. И тут оно разинуло необъятный рот и завопило.

На лице матери появилась счастливая улыбка, и она опустила веки.

Роол завернул дергающееся существо в плащ и забрался вместе с ним в седло. Ему нужно было вернуться в усадьбу и прислать к матери врача.

Софена утверждала, что помнит эту скачку. Она прижималась к груди брата, сосала кулачок и понимала, что нет в жизни ничего более надежного, чем этот теплый, кусачий плащ и крепкая рука, которая ее держит.

После рождения Софены родители начали угасать. Отец хоть и пострадал при пожаре, но в том году не умер и прожил еще семь лет. У него остались пятна от ожогов и сильно испортился характер. Мать почти все время проводила теперь в постели. Она умерла, когда Софене исполнилось три года.

Девочка почти не знала родителей. Да и зачем? Ведь у нее был старший брат.

Он учил ее резать хлеб ножом и садиться на лошадь. Он показывал ей, как метать ножички, как стрелять из лука, как зашить порванный сапог, как найти птичье гнездо. Он никогда не дразнил ее.

Однажды они встретили русалку. Роолу было тогда пятнадцать лет, а Софене — девять. Брат вернулся с охоты и рассказал, что видел в лесу странное существо. «Сегодня вечером пойдем вместе, — обещал он. — Переночуем за Пыкиной избушкой, а на рассвете спустимся к ручью. Она будет там сидеть».

Пыкина избушка представляла собой разрушенный охотничий домик, принадлежавший кому-то из предков нынешних владельцев усадьбы и леса. Поговаривали, будто одно время там обитал какой-то Пыка — не то лесничий, не то сумасшедший бродяга. Затем Пыка исчез. Может, умер. Впрочем, мертвым его тоже никто не видел.

— Откуда ты знаешь, что она там будет? — спросила Софена, предвкушая приключение и заранее обмирая.

— Я выслеживал ее несколько дней, — объяснил брат. — Она хитрая. Прячется в самой чащобе, а к ручью выходит с первыми лучами солнца, когда ночные животные расходятся спать, а дневные еще не пробудились.

Роол с удовольствием смотрел на ловкую, ладную девочку в шнурованном кожаном колете и широких штанах, заправленных в мягкие сапожки.

— Волосы прибери, — посоветовал он. — Будут за ветки цепляться.

Морщась, Софена стянула свою черную гриву лентой и спрятала под туго завязанный плат — обычный головной убор дамы, собирающейся на охоту.

Они выехали со двора, когда уже темнело, и бесстрашно заночевали в развалинах бывшего охотничьего домика. Если некогда там и бродил стенающий призрак Пыки, то он давно расточился, возмущенный бесцеремонными детьми, которые в него не верили и уж точно не боялись.

Перед самым рассветом Роол осторожно потряс сестренку за плечо.

— Пора. Иначе упустим.

Она тотчас пробудилась и, как всегда при виде брата, одарила его счастливой улыбкой.

— Пора?

И легко вскочила на ноги.

Осторожно, как две тени, брат с сестрой начали пробираться сквозь высокую траву. Заросли осоки вышиной в человеческий рост тянулись по всей открытой полосе, от опушки леса до самого ручья. Земля плавно шла под уклон. Трудно было поверить, что этот ручей, такой мелкий и незначительный, что через него легко может перепрыгнуть маленькая девочка, сумел напоить водой такое обширное пространство. И все же под ногами предательски хлюпало.

Неожиданно Роол остановился и взял сестру за руку.

— Смотри.

Она вытянула шею, послушно всматриваясь туда, куда указывал ей брат.

Там, впереди, осока была приглажена, точно кто-то пытался расчесать великанские лохмы и уложить их на аккуратный пробор. И прямо на «проборе» лежало некое существо.

Оно было ощутимо выше ростом, чем обычный человек. Головы на две, если не больше. Непропорционально маленькой казалась голова с длинными серыми волосами, спутанными и разбросанными по плечам, спине, по смятой траве. Но самым удивительным были ноги этого существа. Точнее, одна нога, поскольку нижние конечности срослись, а расставленные в стороны ступни представляли собой нечто вроде плавника.

Как ни осторожны были подростки, существо все-таки услышало их и обернулось. Несколько мгновений Софена видела его лицо, сморщенное, серенькое и старое. Затем крохотный, похожий на рыбий, ротик исказился в отвратительной гримасе, обнажились остренькие зубки, и существо быстро поползло к ручью, отталкиваясь руками и сильно ударяя по мокрой траве хвостом.

Софена потянулась за луком, но Роол остановил ее.

— Пусть уходит.

Проскочил еще миг — и вот после сильного всплеска существо исчезло под водой. Только несколько беспокойных водоворотиков, последовательно вскипавших на водной поверхности, обозначали путь существа.

Софена уселась на берегу, потрогала траву, понюхала свои пальцы — пахло рыбой.

— Это была русалка? — спросила она.

— А кто же еще?

Роол устроился рядом.

— Зачем ты хотела застрелить ее?

— Не знаю. Инстинкт. — Софена быстро улыбнулась. — Она жуткая, правда?

— Может быть, и жуткая...

— Странно, почему она такая старая?

— Все когда-нибудь состарятся, Софена. В этом как раз нет ничего удивительного, — ответил Роол философски.

— Я думала, что русалки — молодые, прекрасные девушки, — продолжала Софена. — Они никогда не стареют, потому что это — беспокойные души умерших детей.