— С тобой все в порядке, Джен? — спросил я (конечно, понимая, что «все в порядке» быть уже не может).

— У тебя хватит денег на такси? — поинтересовалась она.

— Конечно, — ответил я. — А куда ты хочешь поехать?

— Ну, например, в больницу.

И посреди обрушившегося на меня суматошного смятения я вдруг понял: «Вот оно». Дженни уходит из нашей квартиры, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Пока я собирал для нее вещи, она просто сидела. О чем она думала? О нашей квартире? Хотела вдоволь насмотреться и все запомнить? Нет. Она просто сидела, ничего не видя перед собой.

— Эй, — сказал я, — может быть, ты хочешь захватить с собой что-нибудь конкретно?

— Нет. — Она отрицательно покачала головой, а потом, после некоторого размышления, прибавила: — Тебя.

Спустившись вниз, мы пытались поймать такси, — что очень нелегко сделать вечером, когда все едут в театр или еще куда-нибудь. Швейцар свистел в свой свисток и размахивал руками, прямо как ополоумевший судья во время хоккейного матча. Дженни стояла, опираясь на меня, и я втайне не хотел никакого такси — лишь бы она вот так стояла и стояла, опираясь на меня. Но «мотор» в конце концов поймали. А таксист (нам всегда везло) оказался весельчаком. Едва он услышал про больницу Маунт Синай, он начал, как водится:

— Не волнуйтесь, ребятки, вы в надежных руках. Мы с аистом давненько занимаемся этим делом.

На заднем сиденье Дженни свернулась клубочком и прижалась ко мне. Я целовал ее волосы.

— Это у вас первенький? — спросил наш жизнерадостный водитель.

Думаю, Дженни почувствовала, как я собираюсь рявкнуть на этого малого, потому что прошептала:

— Не надо, Олли. Он ведь так старается.

— Да, сэр, — ответил я ему. — Это наш первенец, и моя жена неважно себя чувствует. Может быть, попробуем проскочить на красный?

Он доставил нас в Маунт Синай в мгновение ока. Этот парень действительно хорошо к нам отнесся, был очень вежливым, открыл нам дверь и все прочее. Перед тем как уехать, он долго желал нам счастья и удачи. Дженни поблагодарила его.

Мне показалось, что у нее подкашиваются ноги, и я хотел внести ее внутрь на руках, но она отказалась.

— Только не через этот порог, Преппи. Поэтому мы вошли, и я еле вытерпел мучительно-педантичный процесс оформления больничных бумажек.

— У вас есть «Голубой щит» или другие медицинские страховки?

— Нет.

(Кто же думал о таких пустяках? Мы были слишком заняты покупкой фарфора.)

Конечно, приезд Дженни не был для них полной неожиданностью. Его предвидели, и нами сразу же занялся Бернард Аккерман, доктор медицины и, как предполагала Дженни, хороший парень, хоть и «законченный йелец».

— Мы будем ей вводить лейкоциты и тромбоциты, — проинформировал он меня. — Это то, что ей сейчас нужно больше всего. Антиметаболиты вводить не надо совсем.

— А что это значит? — спросил я.

— Это замедляет разрушение клеток, — объяснил он, — но — Дженни знает — при этом могут возникнуть неприятные побочные явления.

— Послушайте, доктор. — Я знал, что напрасно читаю ему эту лекцию. — Решает Дженни. Как она скажет, так и будет. Только уж вы, ребята, постарайтесь, чтобы ей не было очень больно.

— В этом вы можете быть уверены, — ответил он.

— Сколько бы это ни стоило, доктор. — Я, кажется, начал переходить на крик.

— Это может продлиться несколько недель, а может тянуться месяцами, — предупредил он.

— Наплевать на деньги, — сказал я. Врач был со мной очень терпелив и спокойно реагировал на мой бессмысленный напор.

— Я просто хочу сказать, — объяснил Аккерман, — что никому не известно, сколько ей осталось.

— Запомните, доктор, — продолжал я командовать, — запомните: у нее должно быть все самое лучшее. Отдельная палата. Своя сиделка. И так далее. Пожалуйста. У меня есть деньги.

Невозможно домчаться от 63-й Ист Стрит в Манхэттене до Бостона в штате Массачусетс меньше, чем за три часа двадцать минут. Поверьте мне, я проверял предельную скорость на этой дороге и уверен, что никакая машина, иностранная или американская, даже если за рулем сидит сам Грэм Хилл, не проделает этот путь быстрее. Я гнал свой «эм-джи» по Массачусетскому шоссе со скоростью сто пять миль в час.

У меня есть такая электрическая бритва — ну знаете, на батарейках, — и будьте уверены, что я тщательно выбрился и сменил рубашку в машине, прежде чем вступить под священные своды офиса на Стейт Стрит. Даже в восемь часов утра здесь уже сидели несколько респектабельных бостонцев, ожидавших встречи с Оливером Бэрреттом III. Его секретарша меня знала и тут же сообщила о моем приходе по селектору.

Нет, мой отец не сказал:

— Проводите его ко мне в кабинет. Вместо этого дверь распахнулась, и, появившись на пороге собственной персоной, он произнес:

— Оливер.

Научившись теперь по-другому вглядываться в лица людей, я сразу заметил, что он немного бледен, что волосы его чуть поседели (а может быть и поредели) за эти три года.

— Заходи, сын, — произнес он каким-то непонятным тоном, но я не стал вдумываться — мне было не до этого. Я просто вошел в его кабинет и сел на стул для клиентов. — Ну, как живешь, сын? — спросил он.

— Хорошо, сэр, — ответил я.

— А как Дженнифер?

Я не стал лгать ему и сделал вид, что не услышал самый главный вопрос. Я просто выпалил причину моего неожиданного появления.

— Отец, одолжи мне пять тысяч долларов. Мне очень нужно.

Он посмотрел на меня и, кажется, кивнул.

— Ну и… — сказал он.

— Простите, сэр? — переспросил я.

— Хотелось бы знать — для каких целей?

— Я не могу сказать этого, отец. Просто мне нужны «бабки». Пожалуйста.

У меня появилось предощущение, что он намеревается дать мне эти деньги, — если, конечно, допустить, что кто-то может предощутить намерения Оливера Бэрретта III. Терзать меня он, видимо, тоже не собирался. Но он хотел… поговорить.

— А разве у Джонаса и Марша тебе не платят? — спросил он.

— Платят, сэр.

Сначала у меня возникло искушение сообщить ему, сколько я там получаю, — чтобы до него просто дошло, какой у меня уровень. Но потом я сообразил, что если он знает, где я служу, то, разумеется, знает, сколько мне платят.

— А разве она больше не преподает? — поинтересовался он.

Значит, он знает не все.

— Не называй ее «она», — предупредил я.

— Разве Дженнифер больше не преподает? — вежливо повторил он свой вопрос.