толстой кожевой ткани, грубого, плотного и жесткого волосяного покрова он считается одним из самых прочных и принадлежит, наряду с мехом выдры, к высшей группе износостойкости (степень носкости 100 %[398]). Высокий и густой, мех росомахи к тому же обладает превосходными теплозащитными свойствами (наряду с мехом енотовидной собаки, красной лисицы, речного бобра, рыси, куницы и соболя)[399]. Кроме того, благодаря плотному подшерстку он – единственный из всех известных видов меха – не задерживает влагу, всегда остается сухим и не покрывается инеем от теплого дыхания даже на очень сильном морозе. Именно поэтому пышные росомашьи шапки стали характерным атрибутом покорителей северных территорий.

Росомаху никогда не используют в женской моде: эстетика этого лохматого меха противоречит изяществу дамских нарядов. Есть и еще одна причина: толстая и грубая шкура росомахи слишком тяжелая, где 1 м2 весит до 3 кг (по этому показателю она принадлежит к группе особо тяжелых мехов, уступая только волку и медведю)[400].

Другой мех из группы специальных мужских – волчий, с густым и высоким жестким ворсом, серый с голубоватыми или желтоватыми, рыжеватыми оттенками, реже белый (у камчатского и полярного волка)[401]. Огромные (до двух метров) и тяжелые волчьи шкуры шли на пошив монументальной верхней одежды, сохраняющей тепло даже в самый лютый мороз. Долгополые волчьи шубы и родственные им тулупы и епанчи в это время встречались в гардеробах всех сословий. Не брезговало ими и дворянство: как приближенная ко Двору аристократия, так и другая его часть, о которой министр К. А. Ливен сказал как-то: «линия дворянского сословия столь необозримое имеет у нас протяжение, что одним концом касается подножия престола, а другим почти в крестьянстве теряется»[402].

Волчью шубу, покрытую модной в те годы материей – шерстяным камлотом, мы видим в описи имущества уже упомянутого приближенного императора Алексея Долгорукова (1730), простую волчью шубу – в духовной некоего московского капитана Петра Сверчкова (1720), волчий тулуп – в духовной Агафона Богданова, служителя ближнего стольника царя Петра Алексеевича Степана Колычева (1719), волчью рясу – в духовной Андрея Яковлева, протоиерея Казанского собора (того самого, что и сейчас стоит на углу Никольской улицы и Красной площади, восстановленный в своих первоначальных формах). Кабинет-министр императрицы Анны Иоанновны Артемий Волынский щеголял в епанче, подбитой сибирскими белыми волками (1740)[403]. Одежда на волчьем меху была одной из самых доступных, при этом привлекательной и потому широко распространенной из всего множества вариантов мужской зимней одежды.

Один маленький шаг к брутальности

Еще один специфический «мужской» мех – медвежий (в описях имущества XVIII века шкура бурого медведя фигурирует как «медведна»). Это износостойкий (95 % носкости)[404] тяжелый мех, с густым, лохматым и грубым волосяным покровом светло-бурого, бурого, черно-бурого до черного цвета; темный с блестящими серебристыми кончиками мех ценится более прочих[405]. Косматые медвежьи шубы сохраняли тепло не хуже волчьих. Как претензию на оригинальность, близкую к эпатажу, воспринимали современники привычку фаворита императрицы Екатерины II князя Григория Потемкина встречать гостей в косматой медвежьей шубе вместо домашнего халата, о чем мы знаем из воспоминаний французского посланника при дворе Екатерины II Л.-Ф. Сегюра (1785–1789)[406].

Одним из самых эффектных «мужских» мехов столетия была рысь – однотонная или пятнисто-крапчатая, пепельно-голубая (самая лучшая, мягкая и нежная), с серо-голубым пухом; темно-серая; красноводая – сероватая с краснотой; красно-рыжая[407]. Верхняя одежда из рыси украшала гардеробы высшей знати. Камлотовая (самая модная!) шуба на рысьем меху принадлежала сановнику графу Михаилу Головкину (1742); сибирский губернатор князь Матвей Гагарин владел зимним сюртуком, подложенным рысями и украшенным шелковыми пуговицами (1721); сановник Артемий Волынский располагал епанчой на рысьем меху; такая же епанча и тафтяной бешмет на рысях принадлежали Алексею Долгорукову[408].

Мех рыси – красивый, теплый, но, как и все другие «мужские» меха, грубоватый и тяжелый, что ограничивало его применение в женской моде XVIII века. Исключение делали лишь для относительно мягких и нежных белоснежных рысьих черевов (брюшек), которые шли на изготовление муфт, пелерин и головных уборов – как мужских, так и женских. В «женских» имущественных документах столетия встречаются только редкие образчики одежды из рыси. Это венгерский кафтан статс-дамы императрицы Елизаветы Петровны и молодой супруги брата фаворита императрицы Кирилла Разумовского – графини Екатерины Разумовской, в девичестве Нарышкиной (объемная, на 866 позиций, опись имущества от 1746 года сделана по случаю бракосочетания; приданое было колоссальным)[409] и алая штофная шуба на рысьих черевах москвички Дарьи Римской-Корсаковой, невесты князя Василия Мещерского (1717)[410]. Стоит учесть, что и кафтан, и шуба упомянуты в имущественных документах, сопровождающих заключение брака, и потому вполне могли быть той частью приданого, что назначалась родителями невесты будущему зятю. Мужская одежда была весьма специфической частью женского «платенного» (от слова «платье») приданого: она крайне редко включалась в состав сговорных, когда невеста покидала родительский дом, и довольно часто, если жених входил в семью невесты. В этом случае документ содержал дополнительные условия приема зятя[411].

Венгерский кафтан Разумовской можно отнести к проявлениям характерной для столетия мужской зимней моды на одежду центрально-восточной Европы (не только венгерскую, но также и польскую)[412].

Шубу Римской-Корсаковой нужно рассмотреть подробнее. Штофная материя, из которой она изготовлена, в XVIII столетии чаще использовалась для изготовления женской одежды, но все же встречалась в одежде обоих полов. Цвет шубы – алый – в данном случае также не может служить для уточнения ее гендерной принадлежности. Мужская одежда на рысьем меху, действительно, чаще покрывалась текстилем нейтральных, монохромных оттенков – черным, серым (как тут не вспомнить серый суконный сюртук на рысях и рысью шапку черного бархата опального царевича Алексея из посмертной описи его имущества)[413]. Однако известна и мужская «рысья» одежда из яркой материи: красная суконная с серебряным позументом шуба сына Артемия Волынского (1740) и васильковый суконный кафтан московского стольника Гурия Украинцова (1717)[414].

Сочетание «алый текстиль + „мужской“ мех» в XVIII столетии было довольно популярно. Одним из самих ярких примеров нужно назвать своеобразную и, надо полагать, весьма эффектную униформу для сопровождения выезда в доме графов Разумовских (1774): гусар, скороходов, арапов, лакеев, егерей и кучеров. Гусарский мундир здесь включал алые суконные ментики, опушенные дикой кошкой, алые суконные шубы на медвежьем меху и пышные шапки из росомахи. Скороходы были одеты в алые суконные сюртуки на волчьем меху. Арапы носили опушенные кошкой шубы красного сукна и такие же шаровары. Лакеям полагалось специальное зимнее ливрейное платье из шубы красного сукна на волчьем меху (где рукава для экономии были подбиты овчиной) и шапки с красным верхом и серой овчинной опушкой; такие же шапки полагались и арапам. Егерям были сделаны шубы зеленого сукна на волчьем меху и серые овчинные шапки. Кучерский костюм состоял из специального покроя суконного сюртука алого цвета на медвежьем меху, шапки красного сукна с медвежьей опушкой и медвежьей муфты. Для отделки алого сукна и косматых мехов использовали серебряный позумент[415].

Характеристику «мужских» мехов XVIII столетия могут дополнить ранее не упомянутые второстепенные, но важные детали. Это домашняя одежда: шлафор на рысях светлейшего князя Александра Меншикова (одного из самых могущественных лиц среди некоронованных особ Европы первой трети XVIII века, что, несомненно, отразилось в его костюме), чулки и обувь (чулки того же Меншикова из малиновой тафты, подложенные волком, и «барсовые» сапоги Алексея Долгорукова), головные уборы (зимний картуз на рысьем меху Петра II и меховой картуз Петра I)[416], муфты (семь «муфть Великого посольства Петра I, «рассомачья» муфта Алексея Долгорукова и рысья муфта корабела и адмиралтейца Александра Кикина), о которых будет сказано отдельно чуть позднее.

К сожалению, меховые вещи Петра I из-за нерадивости их хранителей были попорчены молью и не сохранились, за исключением нескольких кафтанов, отделанных мехом[417]. Но до наших дней