большой надутый живот. Еще моряки хвалили солнечника. На самом деле рыба была вкусная.

На кухне готовили рыбу все время. Она так и лежала на противнях в столовой. Когда ловили скумбрию, жарили её, когда ловили минтая, то жарили его. Иногда попадалась красная рыба, тогда опытные моряки доставали из нее икру и солили. Выставляли на стол в большой эмалированной чашке, и все желающие намазывали икру на булочки с маслом и пили чай.

Морякам нравилась слабосоленая иваси. Эту сельдь тоже ловили, правда вылов ее был ограничен несколькими десятками тонн. За этим строго следила морская японская полиция. Иногда их судно подходило к траулеру, японцы поднимались на борт и проверяли все документы, также ходили по трюмам.

Тома работала, уставала, отдыхала. Иногда выходила на палубу и смотрела на горизонт. Вокруг была только вода. Изредка пройдет далеко сухогруз или танкер, и снова никого.

Второй случай был еще необычнее. К Томе подошел парень из цеха обработки. Молодой, лет двадцати восьми, в меру симпатичный, Тома даже вздохнула, когда увидела его.

В дверь постучали и Тома сказала, — войдите. Вошел молодой человек и сразу с порога начал.

— Здравствуй, Тома. У меня вот какое дело. Я женился почти перед рейсом, сам я из Волгоградской области. Второй раз женат. Ну в общем из дома я уехал уже почти полгода назад. С женой переписываемся. Когда был на берегу на ремонте, то несколько раз разговаривал по телефону с переговорного.

Тома смотрела на этого симпатичного молодого человека и думала, — зачем он пошел в море, зачем оставил дома жену.

Парень продолжал.

— Такое дело, Тома. На работе в бригаде надо мной ребята смеются. Подначивают постоянно. Они говорят, что моя жена там уже закрутила. Что она меня не дождется. А я верю ей. Мы же с ней договорились, что я заработаю на машину, на Жигули и все, больше в море не пойду.

Тома кивала и понимала, что перед ней развивающаяся драма. И парень хочет, чтобы Тома приняла в ней участие.

— Понимаешь, Тома. Я весь извелся уже. Ребята смеются, я переживаю. Мне тяжело. Да еще и жена моя перестала писать. Может правда, что случилось? Может на самом деле кого-то нашла? Сидят сейчас вместе и смеются надо мной. Ведь я ей деньги каждый месяц посылаю.

Перед Томой был великовозрастный ребенок. Что она могла сказать ему? Не переживай, все образуется?

— Тома, помоги мне. Я знаю, что за просто так не помогаешь. Я тебе заплачу. Сколько скажешь заплачу.

На Тому смотрел почти плачущий молодой мужчина. Он готов был упасть перед ней на колени.

— Тома, посмотри, что с ней. И скажи, что мне делать? Может быть мне списаться с судна. На перезагрузчике на берег, а там домой… — парень закрыл лицо руками.

Тома вздохнула. Тяжела судьба оракула. И здесь настигла. Вот у парня она может посмотреть запреты, а у его жены? Вряд ли.

Тома сосредоточилась и тронула парня за плечо, тот вскинулся с надеждой и радостно посмотрел в глаза Томе.

У Томы привычно пошли картины запретов, которые стали превращаться в понятные слова. Каждый раз, когда Тома смотрела запреты человека, она начинала жалеть его. Жалеть за то, что не могла донести до него запреты. Нарушая которые, человек шел по пути ям и рытвин судьбы. И каждая яма разрушала его, его жизнь, его отношения с близкими и друзьями.

Вот и сейчас Тома поняла запреты сидящего перед ней парня. Ему нельзя было негативно мыслить, нельзя верить только в плохое, нельзя подтверждать свои и чужие неприятности.

Парень ждал. Тома молчала.

— Ты не хочешь мне помочь … вот всегда так. Почему мне не везет. Как встречу красивую девушку, так или дура, или гулящая, — парень облокотился на свои коленки и качал головой из стороны в сторону.

Тома решила попробовать. Так она еще не делала. Она хотела, чтобы парень дал ей любой предмет своей жены, и тогда она посмотрит, вернее попытается.

Когда парень услышал слова Томы, он резко вскочил и убежал. В это время зашла Вера.

— У тебя прием что ли? — сказала она.

— Какой прием?

— Да ты выгляни за двери. Там два человека очереди ждут. Ты это, давай прекращай свою практику. Мне же отдыхать надо.

Тома заулыбалась. Они что думают, что она на самом деле может помочь. Нет, надо заканчивать это все.

Парень всё же уговорил Веру. И вот он снова сидел на диване и держал в руках письма. Также рядом с собой он положил шарфик. Обыкновенный женский голубой шарфик.

— Тома, пожалуйста, побыстрее, а то Вера меня съест, — торопил парень, — она дала мне десять минут. Сама стоит за дверью. Это я попросил ее.

Тома взяла письма, погладила их, отложила, затем попросила шарфик. Его она подержала подольше. Еще подумала, вот бы Серый считал с него информацию. Она же ничего не видела. Ни запретов, ничего.

Тома с сожалением развела руками.

— Ничего не увидела.

— Совсем, совсем ничего? Даже совсем ничего? — огорчился парень, — ну вот. Так я и знал. Что же мне сейчас делать?

Парень уже был у двери, когда у Томы что-то мелькнуло.

— Постой, — сказала она.

Парень с надеждой вернулся на диван. И протянул шарфик. Тома взяла его, закрыла и начала видеть запреты. Женщине нельзя было думать только о себе. Нельзя считать себя умнее других. Нельзя показывать себя дурой.

Тома задумалась, как это все сказать парню. Честно говоря, он надоел ей, и она все выпалила ему. Парень, к удивлению Томы, достал из кармана ручку и записал ее слова. И снова уставился на нее.

— Больше ничего не могу сказать. Что ты будешь с этим делать не знаю, — Тома дала понять, что прекращает аудиенцию.

В двери вошла Вера и молча показала парню на выход. Тот улыбался и счастливый вышел. Вера прошла к столу и заметила на нем деньги. Пять рублей лежали аккуратно свернутые.

— Ты чего деньги выложила?

Тома посмотрела на стол, — это не мои.

— А-а-а, это плата тебе за консультацию.

Тома хотела вскочить и отнести деньги, но Вера задержала ее.

— Не надо ничего возвращать. За все надо платить. Пусть будет.

Вера все высказала Томе. О том, что не хочет ждать за дверью, не хочет каюту превращать в салон мадам Китти. Она так и сказала салон Китти. Она подразумевала гадательный салон.

Тома соглашалась с ней, с ее выпадами, с ее обвинениями. С ее разговорами о комсомольской сознательности. Хотя обе уже почти вышли из комсомольского возраста. И уже в