Капитан долго хмурился. Наконец выдал:

– Эта бумага уже подписана, но тут нет ни слова о твоих условиях. Если я поставлю свою печать, ты будешь связан договором, даже если я не выполню твоих указаний. Где тут подвох, щенок? Ты держишь меня за дурака? Это лживая бумага!

Он швырнул свиток на пол. Нико поднял его и снова расстелил на столе. Сверху положил мешочек с золотом.

– Мой отец пропал много лет назад. Этот договор вступит в силу только после того, как я получу право наследования, доказав его смерть какой-то личной вещью. Его «Вердрагон» сел на мель возле Акульего острова. Корабли туда не ходят. Тебе придется сделать небольшой крюк. Это и есть мое условие.

Капитан достал и развернул карту.

– Возле вот этой соринки? – Он задумчиво пригладил усы. – Откуда ты знаешь, что именно тут?

– Он говорил мне, что отправится туда.

– И зачем же?

Нико с трудом сдержал нервозность. Прокручивая в голове беседу, он так и не придумал убедительного ответа на этот вопрос.

– Много болтовни, капитан. Мне просто нужно, чтобы твое судно сошло с курса. При хорошем ветре до острова два дня пути. И столько же на обратную дорогу. Ты потеряешь четыре дня, но мое золото вполне их окупит.

Капитан долго не спускал с Нико тяжелого взгляда. Затем высыпал на стол горсть толстых кругляшей и маслено улыбнулся:

– На кой обещать мне бумагу, если есть, чем платить, а?

– Это моя гарантия. Когда кто-то гремит деньгами под носом, разве не появится соблазн просто свернуть ему шею, вычистить карманы и бросить труп в море? Живым я принесу тебе куда больше пользы, так что возьми. Ты ничего не теряешь при любом раскладе.

Капитан подумал еще. Потом сгреб монеты, схватил свиток и сунул за пазуху. В его взгляде сквозило недоверие, и это не понравилось Нико, но другого способа вырваться из-под опеки Седьмого он не придумал.

С отливом «Пьяный Ульо» покинул причал. Нико трясся от волнения в тесной каюте, но, кажется, все прошло гладко. Отец не хватился его. Некоторое время юноша сидел в темноте. Потом зажег толстую свечу и, когда она прогорела, поднялся на палубу. Над головой нависало пасмурное, светло-серое небо. Нико заметил царившее кругом нервное волнение и успел порядком струхнуть, но вскоре понял, что причина громких криков и суеты не в нем.

Каракка еще не выбралась в открытое море, она приближалась к скальной гряде, где зияло несколько внушительных пустот. «Пьяный Ульо» шел по проливу Мурена, который не использовали галеоны отца. Он был слишком опасен для крупных судов, хотя и здорово сокращал путь. Прежде чем вписаться в каменную арку, кораблю предстояло обойти множество выступающих над водой вершин подводных скал. Нико задыхался от радости и страха. Он вцепился в балюстраду и всеми силами старался не выдать волнение.

Неподвижные каналы и фонтаны, гонявшие круг за кругом мертвую воду, не могли дать представления о настоящей морской стихии. Мирное созерцание волн и бег в их плену, беспокойном, жутком и гневном, разнились, как учения Такалама и Тавара. От мощной качки душа уходила в пятки, пенные брызги летели в лицо. Влажный ветер свистел в ушах, оставляя на губах привкус соленой горечи. Кренились мачты, скрипело дерево. Крики матросов, повторяющих команды капитана, были полны отчаянной отваги.

Пройдя ломаными линиями против ветра и втиснувшись в узкий скальный проход, «Пьяный Ульо» вырвался на свободу. Позже Нико узнал, что корабль назвали так в честь матроса, который, подвыпивши, становился до того удачлив, что умудрялся проплясать по ковру, усыпанному битым стеклом, без единой раны. При этом он едва держался на ногах, раскачиваясь то влево, то вправо. Его описание здорово подходило маневренному судну.

Устав от тревог и насмотревшись на большую воду, Нико спустился в каюту и провалялся в гамаке до полудня. Шум наверху стоял невыносимый, и одолевала качка. Такалам советовал смотреть на горизонт, если начинается морская болезнь. Нико вернулся на палубу, щурясь от света, и не узнал корабль. Небо прояснилось, все вокруг заливали яркие лучи. Блестели влажные, надраенные матросами доски, серые громады раздутых парусов несли судно на восток, едва уловимо пахло табаком. Громко ругались торгаши, что-то не поделившие в азартной игре, кудахтали куры, блеяли овцы. Кто-то пьяно хохотал.

Стараясь не пялиться на разношерстных путешественников, Нико подошел к резным перилам и посмотрел в сторону спрятанного морем Соаху. На горизонте никого не было, и стало чуть спокойней. Нико глубоко вздохнул и вдруг почувствовал движение за спиной. Он молниеносно выхватил кинжал и, повернувшись, приставил к горлу незнакомца.

– Ой-ой! Какой горячий! – рассмеялся мужчина, отступив на шаг. – Так здороваться некрасиво. Ты смотри, как распалился, задымишься!

Голос был высокий, с сильным ноойским акцентом, где «ч» произносилось почти как «ш».

Мужчина лизнул тонкий палец и коснулся лба Нико.

– Пш-ш-ш. Смотри, я не вру. Пар от тебя идет.

Нико заткнул оружие за пояс и оглядел незнакомца. Перед ним стоял высокий мужчина лет тридцати в традиционном платье царства Саерна, ютившегося на рогах оленя Ноо. От порта Соаху до него было всего полдня пути.

Наряд представлял собой три просторных балахона, надетых один поверх другого. Нижний доходил до пят, средний до колен, верхний до середины бедер. Ткани тоже разнились: выбеленный шелк, желтый бархат и роскошный красный жаккард с серебристыми узорами. Длинная коса ноойца и количество сережек в левом ухе говорили о том, что он богат и в совершенстве изучил три языка. Тонкие черты лица при больших глазах делали его впечатляюще похожим на эталон саернской красоты. По крайней мере, он соответствовал изображениям на гобеленах, которые часто привозили в подарок Седьмому.

– Мое имя Кирино. Два иероглифа на мафу. Первый означает «солнце», второй – «жара». Как твое имя?

– Нико. «Ни» от «трава». «Ко» от «дерево», – почти не соврал принц.

В языке Соаху иероглифов не было. Имена складывались из начальных слогов, поэтому разгадать значение без подсказок было почти невозможно: многие слова начинались на одни и те же буквы. Настоящее имя Нико – Нишайравиннам означало «Травяная змея среди виноградных листьев». По мнению Седьмого, оно подчеркивало цвет глаз наследника и делало его невидимым для дурных взглядов и проклятий.

– Что тебе нужно?

Умеешь играть в го? – спросил Кирино. – Ты не похож на тех оборванцев. – Он кивнул в сторону веселой толпы в серых, замызганных одеждах. – Все тут просиживают задницы игрой в спички, а я убит скукой. Играешь в го?

– Ты только что играл с теми торговцами. Чем не угодили?

– Вон тот в сиреневом кафтане проиграл мне троих рабов. Краснощекий павлина. А страшный, как гиена, десять локтей царского алтабаса. Больше не играют.

Нико хохотнул:

– У меня нет ничего ценного, чтобы играть с тобой.