Непонятным образом фарс разбередил давние сомнения. Как долго он, Яша, продержится? Какую еще мороку возьмет на себя? В какие переделки впутается? Сейчас он досадовал на актеров, на публику, на Эмилию, на самого себя. Все эти господа и высокомерные дамы продолжали его игнорировать. Правда, он их тоже игнорировал…

На свой штукарский манер они сочетали религию с социальными утопиями, семейную жизнь с изменами, христианскую любовь с мировой враждой. Он был раздираем страстями, не мог избыть страха смерти, избавиться от чувства раскаяния и стыда. В бессонные ночи он подсчитывал свои годы. Как долго еще можно удерживать вожжи? Как долго можно слыть за молодого? Старость надвигалась катастрофой. Но что на свете бесполезней стареющего циркача? Пытаясь уснуть, он часто вспоминал забытые стихи Писания, молитвы, пословицы бабушки, нравоучения отца. Ему приходили на память песнопения Покаянных Дней: «К чему может стремиться человек, если светильню его задует смерть?..» Мысль о раскаянии не покидала его. А если Бог существует? А если святые книги говорят истину? Ведь не может быть, чтобы мир сотворился сам по себе или возник из какой-то туманности. Вдруг и правда придется держать ответ и будут взвешены доброта и гнев? Если так — дорога каждая минута. Если так — он уготовал себе сразу два пекла. Одно — на этом свете, другое — на том…

Да, но что делать? Отрастить бороду и пейсы? Облачиться в талес-котн, наворачивать тфилн и молиться трижды в день? Но откуда известно, что истина в «Шулхан Арухе»? Вдруг она у христиан, мусульман или у какой-нибудь еще веры? Там тоже есть древние книги, пророки, легенды о чудесах и знамениях… И, переживая в себе нескончаемые боренья, он как ни в чем не бывало вдруг принимался думать о летательных аппаратах, новых интрижках и похождениях или — ни с того ни с сего — о путешествиях, сокровищах, открытиях, гаремах…

После третьего акта дали занавес. Грянули аплодисменты. Кто-то орал «Браво!». На сцену внесли букеты. Актеры и актрисы, держась за руки, кланялись, улыбались, косились на ложи богатых людей. «Разве это цель творения? — спрашивал себя Яша. — Разве такого хочет Бог? Если да — разумней всего наложить на себя руки…»

— Что с вами нынче? — спросила Эмилия. — У вас, по-моему, плохое настроение.

— Нет-нет, что вы…

3

От театра до Крулевской, где жила Эмилия, было недалеко, однако Яша взял извозчика и велел ехать не торопясь. В театре было душно, но на улице свежий ветерок тянул со стороны пражского леса и Вислы. Газовые фонари тускло светились. Небо было сплошь в звездах. Стоило поднять глаза, и душу охватывало блаженство. Яша слабо разбирался в астрономии, однако несколько популярных книжек все же прочел. Он даже видел в телескоп кольца Сатурна и лунные горы. Какова бы истина ни была — небеса безусловно беспредельны. Тысячу лет, прежде чем достичь наших глаз, длится свет, летящий от звезд по эфиру. Звезды, мерцающие и блещущие в вышине, — суть те же солнца, каждое со своими планетами, каждое, быть может, само по себе целый мир. Светлая полоса в небе, Млечный Путь — скопление миллионов и миллионов небесных тел. Яша прочитывал в «Варшавском курьере» все статьи по астрономии и научные новости. Ученые постоянно открывали новые чудеса. Вселенную теперь измеряли не милями, но световыми годами. Придумали способ узнавать химический состав самых далеких звезд. Создавались все более мощные телескопы, достигавшие далеких уголков космического пространства. Предсказывались затмения Луны и появление комет. «Надо было заниматься наукой, не фокусами, — думал Яша. — Но теперь поздно…» Пролетка катила по площади Александра мимо Саксонского сада. Яша перевел дух. В темноте парк казался таинственным. В зарослях светились какие-то огонечки. Из тьмы долетали ароматы. Яша взял руку Эмилии и поцеловал запястье над перчаткой. Он снова любил ее и желал. Лицо Эмилии оставалось в тени, глаза блестели, отсвечивая золотом, пламенем и ночным обещанием, точно драгоценные камни. По дороге в театр он подарил ей розу, теперь ошеломительно благоухавшую. Яша склонился к лепесткам, и ему показалось, что вдыхает он все ароматы мира. «Если горсть земли и капля воды способны создать подобный запах, творение не может быть несовершенным. Хватит уже этого самокопания…»

— Что вы сказали, мой друг?

— Я сказал, что люблю и не дождусь, когда ты будешь моей.

Она какое-то время молчала. Ее колено сквозь платье коснулось его колена. Что-то, словно электрический ток, прошло сквозь шелк и, захлестнув Яшу желанием, пронзило позвоночник.

— Мне еще трудней, чем тебе. — Впервые с тех пор, как они познакомились, она чуть слышно шепнула «ты». Он уловил это скорей рассудком, нежели слухом.

Оба затихли, конь ступал шагом. Извозчик ссутулился, как если бы спал. Они, казалось, вслушивались в желание, передаваемое их коленями друг другу. Тела их общались на собственном бессловесном языке. «Я жажду обладать тобой!» — говорило колено колену. Яшу переполняло напряженное безмолвие, как если бы он шел по проволоке. Вдруг Эмилия склонилась к нему. Поля ее шляпы образовали как бы крышу. Ее губы коснулись его уха.

— Я хочу родить твоего ребенка, — прошептала она.

Он прижался к ее губам и перестал дышать. Эстер, годами говорившая о ребенке, какое-то время уже не вспоминала об этом. Магда несколько раз тоже заводила разговор. Он пропускал их слова мимо ушей, словно забывая о столь важной житейской детали. Эмилия, та не забывала. Она была достаточно молода, чтобы понести и родить. «Похоже, в этом и есть причина моего разлада, — подумал он. — У меня нет наследника».

— Да, сына, — сказал он.

— Когда же?

Снова уста их сомкнулись. Они впились друг в друга, как два зверя. Вдруг пролетка встала. Извозчик встрепенулся:

— Н-но!..

Они подъехали к дому. Яша помог Эмилии выйти. Не позвонив, она стояла с ним на тротуаре. Оба молчали.

— Поздно уже, — наконец сказала Эмилия и потянула звонок.

По шаркающим шагам Яша догадался, что отворять идет жена сторожа. В подворотне было темно. Эмилия вошла, и Яша скользнул за ней вслед. Он проделал это ловко, неслышно и неожиданно для себя. Сторожиха пошлепала к своей каморке, а он во тьме взял Эмилию за руку.

— Кто тут? — вздрогнула она.

— Я…

— Боже, что ты вытворяешь?

Она даже как будто засмеялась в темноте, пораженная, как видно, его ловкостью и отвагой.

Они молча стояли, словно бы сами с собой советуясь.

— Нет, так не годится, — шепнула она.

— Я хочу тебя поцеловать.

— Но как ты войдешь? Дверь откроет Ядвига.

— Я сам открою…

Яша поднялся с ней по лестнице. Несколько раз они останавливались целоваться. У двери он шевельнул рукой, и та отворилась. В коридоре было темно. Полночная тишина стояла в квартире. Он вошел в гостиную, ведя за собой Эмилию, а она, похоже, пыталась повернуть. Оба тихо боролись. Яша вел ее к дивану, и Эмилия шла, словно не владея собой.