— Господин Яша, какая-то паненка ждет вас у подворотни.

— Что за паненка?

— Ее зовут Зевтл…

— Спасибо. Скажи, сейчас спущусь.

И дал девочке два гроша.

Не успел Яша закрыть за ней дверь, как Магда схватила его за руки:

— Ты никуда не пойдешь! Ужин стынет.

— Нельзя же, чтоб человек ждал.

— Я знаю, кто это!.. Потаскуха из Песков!

Магда вцепилась с такой силой, что пришлось вырываться. Лицо ее вмиг стало злобным, волосы растрепались, глаза позеленели и засверкали, как у кошки. Яша, вырываясь, оттолкнул ее, и Магда чуть не угодила в лохань с водой. Так с ним бывало всегда: стоило обойтись с кем-то по-доброму, и Яшу сразу пытались прибрать к рукам. Захлопывая за собой дверь, он услыхал, что Магда плачет, шипя и что-то крича. Ему было жаль ее, но заставить Зевтл стоять на улице он тоже не мог. Спускаясь, Яша ощущал запахи, доносившиеся из других квартир. Там плакали дети, кряхтели больные, девицы пели о любви. Где-то на крыше мяукали кошки. Яша на мгновение замер в лестничной темноте, раздумывая, как быть. «Дам ей что-нибудь, и до свидания! — решил он. — У меня и так мороки хватает». Вдруг он вспомнил, что сегодня свидание с Эмилией. Она звала его на обед. Вчера ночью, когда Яша вылезал в окно, это были ее последние слова. «Как я мог забыть? — удивился он. — Всё забываю! Обещал написать Эстер сразу, как приеду в Варшаву. Она там с ума сходит. Что со мной? Заболел я, что ли?» Яша прислонился к перилам, словно решил здесь и сейчас подвести итог собственной жизни. Он потерял целый день, проспав, продремав и видя сны. Будто перескочил через значительный отрезок времени. Ему столько надо было сделать и обдумать, что разум его ни на чем не мог остановиться. Вот-вот премьера, а он не приступал к репетициям. Непрерывно размышляя об Эмилии, он ни до чего не додумывался. «Я не способен принять решение, вот в чем беда», — снова сказал себе Яша. Вчерашняя — в последний момент — перемена в Эмилии потрясла его. Эмилия не поддалась Яшиной гипнотической силе. Когда он уходил, она поцеловала его и шепнула, что любит, однако в ее словах звучали победные нотки. «И правильно, что забыл! — подумал он. — Чтоб не воображала, что я за ней бегаю». В голове мелькнуло: «Может, это вообще конец? Вдруг она меня вчера разлюбила? Вдруг теперь она мне враг?..» Ему приходили в голову разные дикие мысли, точь-в-точь как в игре в догадки и предположения, когда он был еще в хедере и загадывал, не черт ли его собственный отец, не демон ли меламед, не вурдалак ли воспитатель, а всё, что вокруг, — не мираж ли, не вымысел? Между прочим, тогдашние повадки и страхи тоже никуда от него не делись. Если поблизости никого не было, он спускался по лестнице вприпрыжку, чертя ногтем указательного пальца по штукатурке. Кстати, он, который на пари провел ночь на кладбище, боялся темноты. Из теней возникали жуткие обличья — кудлатые видения с длинными клювами и провалами вместо глаз. Яша никогда не мог отделаться от ощущения, что всего лишь тоненькая преграда отделяет его от незримых этих, обступающих и наседающих существ, то вдруг пособников, то пакостников, а то и подстраивающих хитроумные каверзы. Яше постоянно приходилось воевать с ними, иначе недолго было сорваться с каната, стать косноязычным, заболеть, перестать быть мужчиной…

Он вышел на улицу и увидел Зевтл. Завернувшись в шаль, она стояла под фонарем у подворотни. Фонарь отбрасывал отсвет на ее лицо. Она выглядела такой, какой была на самом деле: провинциалкой, только что приехавшей в Варшаву. Вероятно, чтобы казаться моложе, Зевтл заколола с боков волосы в два пучка. В ней чувствовалась перемена, всегдашняя у тех, кто оторвался от корней и сам себе стал чужим.

— Это ты? — подал голос Яша.

Зевтл вздрогнула:

— Я уж думала, не дождусь.

Она потянулась расцеловаться, но этого не получилось: мимо, кряхтя и что-то ворча, прошла с ведром воды из крана какая-то баба. Она столкнулась с Зевтл и плеснула водой на ее высокие ботинки с пуговками.

— Чтоб она сдохла! — сказала Зевтл и по очереди вытерла ботинки краем шали.

— Когда ты приехала?

Она задумалась, словно не поняв вопроса. Дорожные тяготы, похоже, смешали ее мысли.

— Я приехала, и я тут. Думаешь, просто так брала деньги?

— Почему бы и нет?

— Пески — это кладбище, не город. Я продала все, и ворье от меня, конечно, попользовалось. Слава Богу, ноги унесла.

— Где ты остановилась?

— Сперва у посредницы. Она мне обещала подыскать место, но пока не нашла. Прислуги в Варшаве больше, чем хозяев. Я пришла посоветоваться.

— Меня ждут ужинать.

— Яшенька, пока я сюда попала, я чуть не сдохла. Никто не знал ни улицы, ни номера. Как можно увидеть номер в темноте? Я прокляла все на свете, пока не встретила девочку, которая тебя позвала. Зачем я к тебе пойду? Твоя в квартире, я знаю. Две кошки в мешке.

— Она как раз приготовила ужин и сердится. Подождешь полчасика?

— Лучше пойдем. Где тут ждать? Пьяные же привязываются. Они думают, я из этих… Мы что-нибудь купим и поедим. Я знаю, ты — варшавский фокусник, а я из местечка, но мы, как говорится, не чужие. Я всю дорогу думала про тебя. Тебе все передают привет: Кривой Мехл, Бейриш Высокер, Хаим-Лейб.

— Сердечное спасибо.

— Намажь себе штиблеты своим спасибом! Лучше — пошли. Мы разговариваем, а ты как будто не тут… Забыл все или что? А дела у меня вот какие, — Зевтл сменила тон. — Я пришла к посреднице, а она говорит: «Тебя только не хватало! Всем приспичило в прислуги, а все мадам сейчас на дачах». Я уже взялась за корзину, чтоб уйти, а она мне: «Куда ты побежала, куда?» Оказывается, посредницы одалживают девушкам деньги под процент… Одним словом, постелили мне на полу, и я смогла хоть прилечь. Рядом спали три кухарки. Одна так храпела, что я глаз не могла сомкнуть. Лежала и плакала, ведь я при Лейбуше была сама себе хозяйка. Утром я уже решила куда-нибудь перебраться, а тут заявляется какой-то мужчина при часах с цепочкой и в манжетах с запонками. По виду большой делец и держится с фасоном, хотя уже не такой молодой. «Ты кто будешь?» — спрашивает. Я рассказываю: «Так, мол, и так. Меня оставил муж. Куда уехал, не знаю». Он мне задает разные вопросы и вдруг говорит: «Я знаю, где твой муж!» — «Где?» Короче говоря, этот человек приехал из другой страны. Из Америки, что ли, но это какая-то другая Америка, и Лейбуш, оказывается, там. Когда я это услыхала, я заплакала, как в Йом Кипур. «Что ты тут наплачешь? — спрашивает он. — Жаль твоих прекрасных глаз». И так он ловко разговаривает, и такой веселый, что можно просто лопнуть. А деньгами прямо швыряет — угощает каждого халвой и шоколадом. «Поехали со мной, — говорит он, — твой муж или тебя примет, или даст развод…» Он уезжает через пару недель и может одолжить мне денег на шифскарту.[13]Но я чего-то боюсь…