Но пересечения между жертвоприношением, местью и казнью на этом не заканчиваются. Жертвоприношения, подобные тому, что совершил Ахилл на могиле Патрокла, – далеко не самый распространенный вариант. Куда чаще принесение в жертву людей имело другой смысл.

Археологи, обнаружившие захоронение 140 детей народа чиму, резонно предполагают, что страшная жертва была принесена в исключительных обстоятельствах. «Когда на севере побережья в Перу идет дождь, то кажется, что мир перевернулся, – поясняют они, – наводнения могли вынуждать людей покидать свои дома и нарушать всю экономическую систему». Очевидно, в экстремальной ситуации было решено обратиться к помощи предков, которые, как считалось, повелевали водой, а «в здешних местах вода – это жизнь… жертва должна была умиротворить предков и восстановить потерянное равновесие в мире». Для этого им отдавали «свой самый ценный ресурс – жизнь детей»[56].

Разрешение опасных ситуаций, спасение общины от врагов, неурожая, дождя или засухи либо просто поддержание вечного круговорота жизни и смерти – все это почему-то должно было оплачиваться человеческими жизнями. Кровь, которой обильно поливали свои алтари майя и древние греки, загадочным образом обеспечивала, с их точки зрения, устойчивость мира, гарантировала продолжение жизни.

Похоже, представление о священном значении крови существовало еще в первобытные времена – во всяком случае, это одно из объяснений того факта, что во многих древних захоронениях покойных посыпали охрой, причем красной. Природная охра – гидрат окиси железа с примесью глины – обычно желтоватая, а чтобы получить красный цвет, ее надо обжечь. Однако люди в Сунгире потратили время и силы, чтобы получить именно красную краску, которой были засыпаны погребения.

Необходимость пролить при жертвоприношениях кровь – и обмазать ею статую бога или же вылить ее на алтарь – говорит о ее невероятной важности. Святость крови – или, напротив, ее ритуальный запрет как оборотная сторона той же святости – присутствует во множестве культур мира. В Древней Греции во время жертвоприношений внимательно следили за тем, чтобы кровь пролилась именно на жертвенный алтарь, а не на землю. Через много веков, когда стрела ранила молодого монгольского вождя Темуджина, еще не ставшего Чингисханом, его друг Джелме весь вечер отсасывал кровь из раны, но, чтобы не выплевывать на землю, проглатывал ее. Когда у него уже не было сил глотать, он пытался удержать кровь во рту, но она начала выливаться, и ему пришлось все-таки выплевывать ее. Через несколько часов Темуджин пришел в себя и вместо благодарности сразу с возмущением спросил, почему Джелме выплевывал кровь так близко к нему. Сложные способы убийства животных у иудеев и мусульман тоже, конечно, восходят к представлениям об особой роли крови.

А зачем в балканских легендах вурдалаки пьют кровь живых людей? Очевидно, чтобы получить утраченную ими жизненную силу. Точно так же кровь жертвенных животных или людей давала некую силу той общине, которая эту кровь проливала. А если жертвоприношение (как тоже часто случалось) оказывалось связано еще и с поеданием плоти, то его участники приобщались к некоему древнему единству людей и животных. Мясо жертвенных быков и овец съедали без колебаний, хотя, как уже отмечалось, они зачастую воспринимались как замена человеческой жертвы. Похоже, что существовало и ритуальное поедание человеческого тела.

В Аркадии во время древних празднеств в честь Зевса Ликейского – то есть Зевса Волчьего! – участники, как говорили, ели человеческие внутренности, а после этого… превращались в волков. Разница между человеком, волком и богом, которому, возможно, когда-то поклонялись в зверином обличье, стирается в этом обряде, корни которого уходят во тьму веков.

Если вспомнить представления древних людей о тотемных предках – животных, от которых произошел тот или иной род, близость двух видов жертвоприношений становится очевидной. Не случайно в мифах до нас дошли жуткие рассказы о случайном (или злонамеренно организованном) поедании человеческого мяса. Фригийский царь Тантал убил собственного сына Пелопса и предложил богам его зажаренное мясо. Позднее объяснение этого преступления заключается в том, что Тантал хотел проверить, насколько боги всеведущи. Логика явно притянута за уши, как часто бывает с поздними объяснениями ритуалов, смысл которых уже забыт. Убийство собственного сына сразу же вызывает в воображении череду многочисленных жертвоприношений, совершавшихся людьми по собственному почину или по воле богов. Кстати, боги воскресили Пелопcа, так что в какой-то мере его постигла та же участь, что и библейского Исаака, – он избежал смерти. Никто из пировавших за столом у Тантала не прикоснулся к мясу убитого, за исключением богини Деметры, которая в задумчивости съела лопатку – именно лопатку, которая всегда играла важную роль в греческих жертвоприношениях. Наверное, из древних каннибальских обрядов пришли и многочисленные сказочные людоеды.

Проливание крови на алтарях и поедание жертвенного мяса преследовали невероятно важную цель – ублажить богов, а одновременно приобщить людей к тем высшим силам, родство с которыми они ощущали.

Обряды инициации, через которые в древности во всех частях земного шара проходили подростки, чтобы стать мужчинами, по сути дела, тоже означали их убийство, а затем возрождение. Мальчики уходили в лес, откуда доносились жуткие звуки, где их встречали странные существа в устрашающих масках, в течение нескольких дней подвергавшие их тяжелым испытаниям и физическим мучениям. Только те, кто перенес их, могли вернуться в родную деревню и вступить в сообщество взрослых людей.

Вальтер Буркерт в своей книге «Человек убивающий» (Homo Necans) находит корни жертвоприношений – как животных, так и людей – в жизни древних охотничьих племен, когда убийство зверя (зачастую воспринимавшегося как предок, родственник), а затем его поедание были основой продолжения жизни. Отсюда и священный смысл жертвоприношений – они порождают жизнь, отодвигают наступающие на людей катастрофы, но делают это ценой пролития крови.

Об огромном значении тех, кого приносили в жертву, можно судить по тому, как с ними обращались до начала жертвоприношения. Их могли в течение года содержать в великолепных условиях, окруженными комфортом и поклонением, как это делали инки или ацтеки, наряжать в красивые одежды, а если речь шла о быке – повязывать разноцветные ленты на рога. Девушка, чью гибель наблюдал Ибн-Фадлан, прожила последние дни в роскоши, ей прислуживали, ее прекрасно кормили и даже мыли ей ноги.

Но затем наступал момент, когда жертве вскрывали грудную клетку или же душили ее веревкой, когда старуха – «ангел смерти» наносила ей удары ножом, или же ее били по голове, душили и резали, как человека из Линдоу.

«Убийство всегда связано с насилием и с резким переходом жертвы из живого в мертвое состояние. Я предполагаю, что такое насилие может играть очень важную роль в жертвоприношениях», – пишет автор, изучающая ритуальные убийства железного века[57]. Жестокое, «излишнее» насилие как будто высвобождает некую священную энергию, которая вместе с пролитой кровью обеспечивает нормальное течение жизни всего сущего.