– А что стало с этими головами?

– По легенде, голову, изготовленную Альбертом Великим, нечаянно разбил святой Фома Аквинский – он был его учеником, – а голова Бэкона развалилась сама. Передают, что мастер очень устал и лег спать еще до того, как отлитая им голова остыла. Слуга, которому он поручил ее сторожить, позже рассказывал, что голова произнесла: «Время есть» полчаса спустя – «Время было», а еще спустя полчаса – «Время прошло», затем упала наземь и разбилась на тысячу кусков. О голове Герберта источники умалчивают.

Они ехали прямой, широкой аллеей, по обе стороны которой росли огромные эвкалипты. За деревьями царила непроглядная тьма; городская застройка кончилась еще за пару километров отсюда.

– Вот почти и приехали, – сказал Абиб, сильнее нажимая на газ.

Вскоре машина остановилась на обсаженном кустами, ярко освещенном паркинге. Абиб помог Алисе выйти и ввел ее в гигантский шатер без крыши: просто ковры, натянутые на деревянный каркас. Посередине горел огромный очаг, на длинных вертелах жарилось сразу по паре десятков цыплят. Несколько парней в белых чалмах и красных галабиях вращали металлические прутья и поливали цыплят маслом с приправами. Огромный черный суданец с тремя шрамами на каждой щеке, одетый так же, как повара, подошел к Абибу и Алисе и, низко поклонившись, провел их к одному из застланных белыми скатертями столов, стоящих вдоль стен.

– Этот ресторан специализируется на цыплятах, так что особого выбора нет. Можно я закажу за тебя? – спросил Абиб, усаживаясь на широкой скамье, а когда Алиса кивнула, заговорил с официантом по-арабски.

Суданец поклонился и отошел. Вскоре он принес два бокала холодного пива, а затем огромный бронзовый поднос, на котором громоздились цыплята, картофель фри и мисочки с соусами.

– Остро, но вкусно-превкусно! – воскликнула Алиса, попробовав ножку цыпленка, по совету Абиба политого одним из соусов, и быстро сделала большой глоток пива. Оно называлось «Стелла».

– Я всю дорогу трепал языком. Теперь твоя очередь. Расскажи что-нибудь о себе, о своей семье… – попросил Абиб.

– В моей жизни еще ничего интересного не произошло, – ответила Алиса в полном соответствии с истиной. – Ну, может, кроме этой поездки. Я не переживала безумной любви, не окончила университет, мало путешествовала. Живу с мамой и тетей. Вот их жизнь была совсем другая. Они пережили войну, у каждой из них была пылкая любовь с трагическим концом. Мой отец погиб в Америке от несчастного случая, тетин муж – на войне. Но любовью всей ее жизни был не он.

– А кто?

– Если хочешь, я тебе расскажу.

РАССКАЗ АЛИСЫ О ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ ТЕТИ АННЫ

О великой любви тети Анны я узнала случайно, через два дня после похорон деда. Он умер, когда мне было шестнадцать. Я проснулась, меня мучила жажда, и я решила пойти на кухню чего-нибудь попить. Во всем доме было темно, но в кухне горел свет. Когда я вошла, то увидела: тетя сидит на табурете, блузка на ней расстегнута, а в руке она держит бутылку водки, из которой доносится тихое бульканье. Но бутылка была приставлена не к губам тети, а к животу. Тогда я в первый раз увидела, что у тети в животе круглое отверстие размером с большую монету. Я заорала благим матом.

Тетя вскочила как ошпаренная и выпустила из рук бутылку. Та упала на пол, но не разбилась. Вскоре на кухню прибежала мама – ее разбудил мой крик. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, в чем дело. Она что-то сердито сказала тете и быстро выпроводила меня из кухни.

Мы пришли ко мне в комнату, она села рядом со мной на кровати и рассказала, откуда у тети взялась дырка в животе. Это был единственный след, оставшийся от ее большой любви.

Молоденькой девушкой – ей тогда еще и двадцати не было – тетя влюбилась, причем со взаимностью, в одного молодого человека, которого знала с детства. У этого Михала был дар играть на всевозможных инструментах. Он мечтал стать знаменитым пианистом и концертировать по всему миру. Мама – она моложе тети на девять лет – помнила, что когда он у них бывал, часто аккомпанировал Анне на пианино: тетя любила петь. Запомнились ей и его красивые руки с исключительно длинными, тонкими пальцами. Но когда он окончил гимназию и заявил, что намерен поступать в консерваторию, его отец оказался против. Он хотел, чтобы сын учился на врача или адвоката.

Тетин любимый – а тогда уже и жених, потому что против женитьбы сына на Анне у отца как раз возражений не было, – совершенно пал духом. После очередной ссоры с отцом он решил бежать из дому. А поскольку после фортепиано он больше всего любил кларнет, то нанялся по контракту в кавалерийский оркестр кларнетистом.

Верхом он прекрасно ездил с детства – летом вообще почти не вылезал из седла, – но, к сожалению, не усвоил важнейшего принципа, обязательного для всех конных трубачей и кларнетистов: инструмент следует держать справа от конской головы. И вот, чуть только он записался в оркестр и отослал Анне первое письмо, случилось страшное. Конь, на котором он сидел, внезапно дернул головой и ударил в кларнет. Инструмент пробил Михалу горло. Не успели позвать фельдшера, как молодой музыкант скончался.

Это, наверное, был не единственный смертельный случай такого рода, но именно смерть Михала и жалобы его убитого горем отца привели к тому, что спустя несколько месяцев после похорон министерство специальным приказом исключило кларнеты из кавалерийских оркестров. Анны на этих похоронах не было – она лежала в больнице, сражаясь со смертью.

Дело в том, что при известии о гибели Михала она выпила полбутылки соляной кислоты. В те времена снотворные не были так распространены, как сейчас, поэтому мужчины, которые хотели совершить самоубийство, пускали себе пулю в лоб, а женщины пили кислоту. А может, для Анны была важна некая романтическая симметрия – раз ее любимый погиб от того, что ему пробил горло кларнет, она должна умереть от того, что ей проест горло кислота? Как бы то ни было, едва она узнала о его смерти – сразу побежала в кухню, схватила бутылку с кислотой и выпила ее залпом.

Она не умерла; врачам удалось ее спасти. Но она так страшно обожгла ротовую полость и верхние отделы желудочно-кишечного тракта, что не могла ни пить, ни есть. В те годы не знали капельниц, и чтобы сохранить Анне жизнь, врачам пришлось вырезать ей в животе отверстие, через которое можно было заливать жидкое и закладывать мелко нарезанное прямо в желудок, что рассчитывать на это особо не стоит. Они оказались правы: после заживления остались такие обширные шрамы, что зарос даже проем между желудком и пищеводом. С тех пор Анна уже не могла – и до сих пор не может – есть, как нормальный человек. Она питается через дырку в животе, которую закрывает идеально подогнанный платиновый кружок.

Анна вернулась домой, получив инструкции, как ей питаться, как одни продукты мелко резать, шинковать и молоть, а других избегать, и понемногу начала приходить в себя. Наверное, она бы скорее опомнилась после этой трагедии, если бы дырка в животе не напоминала ей о смерти Михала. Сама она о дыре не говорила никому; ее секрет знали только родители и сестра.