В другой жизни для меня был бы открыт и этот путь. В ответ на ее похвалу я лишь улыбнулся и скромно пожал плечами, хотя и был польщен, ведь льстили мне редко.

— А как насчет сундука другого слуги?

— Джема? Кажется, он до сих пор в доме. Я бы его сожгла, но господин Олдерли не позволил. Мой муж во всем неукоснительно следует букве закона. По-моему, в Оксфорде у Джема есть то ли племянница, то ли двоюродная сестра, и мой супруг велел господину Манди написать ей.

— В таком случае разрешите мне взглянуть и на сундук Джема тоже.

— Разумеется, сэр. Господин Манди вас проводит.

Все это время она смотрела на меня, а я на нее. Вдруг мы оба умолкли. Повисла пауза, неловкая и неуместная. Я заерзал в кресле, и оно дважды скрипнуло подо мной. В тишине этот звук показался оглушительно громким.

Госпожа Олдерли перевела взгляд на горничную: та по-прежнему сидела, усердно склонившись над шитьем.

— Энн, отведи господина Марвуда к мажордому. Скажи господину Манди, чтобы оказывал нашему гостю все возможное содействие.

Господин Манди, строгий человек, исполненный сознания собственной важности, повел меня вниз, в ту часть дома, где жили слуги. Трудно было представить, что два дня назад этот степенный и добропорядочный джентльмен до смерти забил старика плеткой-девятихвосткой.

— Кажется, в прежние времена в Сити работал печатник по фамилии Марвуд? — спросил Манди, когда мы спускались по лестнице. — Насколько помню, республиканец? «Пятый монархист?»

— Может быть, сэр. Не знаю.

— Если не ошибаюсь, того Марвуда посадили в тюрьму, когда король занял свой законный трон. Стало быть, он вам не родственник?

— Нет, сэр. Я родом из Челси.

Я уже привык уходить от подобных вопросов, ведь Марвуд — фамилия редкая. А Манди я раскусил: ведет себя как джентльмен, но служит мажордомом у богатого человека. Таких, как он, в Лондоне великое множество: эти люди лишились своих поместий и поэтому еще упорнее цепляются за свой былой статус.

Вслед за мажордомом я дошел до запертой комнаты возле кухонь Барнабас-плейс. Здесь на дощатых полках хранились сундуки с вещами слуг — одни побольше, другие поменьше. Манди указал на два сундука на нижней полке. Они были грубо сколочены из сосновых досок, углы укрепили при помощи узких полосок металла. Оба сундука около двух футов в длину и восемнадцати дюймов в высоту и ширину.

Манди предоставил мне самому перетаскивать сундуки на стол, стоявший под маленьким окошком в дальней части комнаты.

— Не понимаю, зачем вам их осматривать, — произнес мажордом. — В этом нет ни малейшей необходимости. Я составил полную опись.

— Я должен следовать приказу, сэр. Мне велено обыскать сундуки, и я обязан исполнить волю моего начальника.

Под замком ближайшего сундука на дереве кочергой был выжжен знак, напоминающий букву «Л». Манди повернул ключ в замке, поднял крышку и отошел.

Я стал разглядывать содержимое. Внутри сундука слуги скрыта его частная жизнь, запертая в тесном пространстве. Все остальное, что у него есть, — время, труд, ливрея, преданность — принадлежат хозяину, но сундук — его личная собственность. Если не считать нескольких предметов одежды, среди которых был зимний плащ, имущество Лейна составляли две позолоченные пряжки, кружка из рога, нож со сточившимся лезвием, трубка, мешочек с остатками засохшего табака и астрологический альманах, напечатанный форматом в одну восьмую долю листа.

Я взял альманах и взглянул на титульный лист.

— Он что же, был диссентером?[4] — спросил я.

Манди сразу выпрямился:

— Сэр, все наши домочадцы посещают государственную церковь и следуют ее правилам и обиходу.

— Как долго Лейн служил у господина Олдерли?

— Два-три года. Госпожа Олдерли наняла его, когда ее муж был во Франции.

— Вы были довольны его работой?

— В целом — да, сэр. Он отличался чистоплотностью и воздержанностью. Другого слугу я бы в доме не потерпел.

— Хорошо ли к нему относились остальные слуги?

— Наверное. — Манди пожал плечами, давая понять, что подобные мелочи недостойны его внимания. — Насколько мне известно.

— Почему во вторник он был не в Барнабас-плейс?

— Лейн ушел после обеда. Хозяин послал его в Уайтхолл с кольцом, которое подогнали по размеру для сэра Дензила Кроутона.

Я поднял взгляд от книги:

— Джентльмена, обрученного с племянницей господина Олдерли?

— Кольцо — подарок сэру Дензилу от госпожи Ловетт в честь их помолвки. А я ведь предупреждал госпожу Олдерли, что неразумно доверять слуге такую драгоценность.

— Стало быть, когда в тот вечер Лейн не вернулся, вы пришли к выводу, что он сбежал с кольцом?

— Верно. — Манди расправил плечи и поджал губы. — Согласитесь, предположение вполне естественное. — Он говорил напыщенно, гнусаво и монотонно: от такого голоса слушатели или уснут, или потеряют нить рассуждений. — Однако Лейн отдал кольцо сэру Дензилу лично в руки. Когда сэр Дензил обедал здесь в среду, кольцо было у него на пальце. И я снова видел эту драгоценность меньше часа назад, когда сэр Дензил наносил визит госпоже Олдерли.

— То есть до Уайтхолла Лейн все-таки добрался?

— Да. С тех пор его никто не видел.

«А потом его тело нашли среди руин часовни епископа Кемпа в нефе собора Святого Павла».

— Уверен, что это дело рук католиков, — выпалил Манди. — Им не нужны причины, чтобы убивать честных протестантов.

Мажордом отпер второй сундук, принадлежавший Джему. Под замком тоже были выжжены инициалы владельца. Как бывший подмастерье печатника, я по достоинству оценил пропорциональные буквы. Ровные и аккуратные, они даже были снабжены засечками.

— Ваши слуги умели читать и писать? — спросил я.

— Эти двое? — Манди пожал плечами. — По знакам на их сундуках и так видно. Читал Лейн более или менее сносно, но с трудом мог написать даже собственное имя. А Джем способен был сам написать все, что ему нужно, и читал он не хуже меня. Этот человек утратил свое былое положение. Без сомнения, причиной тому его пороки. — Мажордом поднял крышку сундука. — Джем ничего не нажил, кроме ни на что не пригодного хлама. Хотя чему тут удивляться? Старик ведь был со странностями.

Сверху лежал заношенный саржевый камзол. Под ним я обнаружил небольшую серебряную чашу, Библию, которая была напечатана так неровно и таким крошечным шрифтом, что читать ее было практически невозможно, потрескавшуюся глиняную миску с криво нарисованной по кайме охровой полоской и куклу дюймов пяти в длину, вырезанную из цельного куска дерева. Лицо игрушки