скоропортящихся изделий. Рядом — секция замороженных продуктов. Овощной отдел находился в передней части магазина, а ряды для всего остального — посередине. Возле уборной и лестницы у нас была отдел с одеждой и другими товарами «Генерала Лоха»: майки, толстовки, шляпы и тому подобное.

Я надеялся расширить это место в течение следующих пяти лет, завести новые продукты и товары, но на все это требовалось немало времени.

Пополнив запасы салфеток, я направился ко входу и закрыл дверь, которая все еще была широко открыта. Отец внимательно следил, как я вставал за длинный прилавок и проверял кассовый аппарат. Он не был таким допотопным, как у Джолин. Я использовал обновленный электронный аппарат, который принимал кредитки.

— Я уже загрузил его и проверил кассу, — сказал он мне.

— Спасибо, — ответил я, убедившись, что все в порядке. По большому счету, я просто избегал его. Я знал, какую тему он собирается поднять.

Как бы много я не думал об Амнезии, — а она занимала около восьмидесяти процентов моих мыслей в эти дни, — я не испытывал восторга от разговоров о ней. Во мне просыпался защитник. Яростный защитник. Настороженный.

— Как она? — спросил папа. — Что-нибудь вспомнила?

Я подумал о сне, о котором она мне рассказала, о доверительной беседе, которую мы разделили вместе, и о том, какой подавленной и неуверенной в себе она казалась.

— Никаких воспоминаний. Вообще, — сообщил я. — Но физически ей уже лучше.

Оставив кассу, я облокотился на прилавок и посмотрел на отца.

Я был очень похож на него — темные волосы, квадратная челюсть. От него я получил свой рост, а также отношение к работе. Однако голубые глаза достались мне от мамы.

— Ты волнуешься о ней. Увлекся ей.

— Я не увлекся, пап. Я просто ее друг, тот, в ком она сейчас нуждается.

Он вздохнул.

— Я не имел в виду романтические отношения. Думаю, мы оба знаем, что ты хочешь, чтобы это было больше, чем дружба. Ты увлечен ее жизнью, вкладываешь много сил.

— Конечно.

— Ты все еще думаешь, что это она? После того как провел с ней время, поговорил с ней. Ты думаешь, что это она?

Я поднял голову, встретившись с его взглядом.

— Я знаю, что это она.

Папа подошел ближе, остановившись прямо по другую сторону большого прилавка, и расположил руки на столешницу.

— Только потому, что ты хочешь, чтобы что-то было правдой, сынок, это еще не значит, что так и есть.

Я знал, что он не пытался быть жестким. Или даже пессимистичным. Он волновался. Я видел это в морщинах вокруг его глаз и по сжатым губам. Мне было жаль, что он беспокоился. И моя мама тоже. Но это ничего не меняло.

— Ты ее не видел. Никто не приходил к ней, — сердито процедил я.

Тот факт, что я понимал, к чему он клонит, не подразумевал, что мне это понравится.

— Люди волнуются, сынок. Ты не можешь винить их. Это странная ситуация. Люди боятся вмешиваться.

— А Амнезия тем временем страдает из-за этого. Она уже пострадала, пап, больше, чем кто-либо из нас может представить. Кто-то пытался убить ее. Она подверглась насилию.

Мой отец тяжело сглотнул и опустил глаза.

— Все очень расстроены из-за того, что случилось с этой девушкой.

— Амнезия, — сообщил я, мой голос прогрохотал по магазину, словно свалившийся с горы камень. — Она попросила называть ее Амнезией. Знаешь почему? — Я вскипел, внезапно выплеснув все дерьмо, которое держал внутри. — Потому что она думает, что это все, чем она является. С полностью стертой памятью. У нее, буквально, нет ничего. Я отдал ей свою толстовку этим утром, потому что из одежды у нее есть только эта чертова больничная накидка.

— Тебе лучше следить за языком, — предупредил он, звуча по-отечески. — Мы на рабочем месте. Любой может услышать.

— А может, больше людей должны услышать! — продолжал я. — Она одна из нас! Одна из жителей озера Лох. Этот город заботится о своих. Вот что этот маленький городок делает. Но не сейчас. Сейчас все мелят языками и любопытничают, но никто не хочет хоть что-то сделать.

— Я вижу, что ты расстроен, — папа пытался урезонить меня.

Я засмеялся.

— Я не отвернусь от нее. Если бы я оказался там раньше, она бы не сидела в больничной палате без ничего. — Вина угрожала сокрушить меня. — Все было бы совсем по-другому.

— Эдвард, — сказал папа суровым голосом. — Это была не твоя вина. Мы с твоей матерью думали, ты это понимаешь. Что ты наконец-то начал отпускать это. Но теперь она здесь, и тебя снова затягивает. Мы не хотим видеть, как ты бросаешь все ради той, кто, возможно, уже совсем не та, что раньше.

— Даже если это не она… разве она не заслуживает помощи? — осведомился я, а моя грудь сжалась. Мне казалось, будто я цепляюсь за воздух, пытаясь найти хоть что-то, за что можно было ухватиться. Что-то прочное и реальное.

Выражение папиного лица смягчилось, и чувство вины зажглось на нем.

— Да. Да, она заслуживает.

— Я хочу, чтобы это была она, — прошептал я.

Папа накрыл мою руку своей.

— Я знаю это, Эдди. Но ты должен понимать, что это, скорее всего, не она. А даже если и она, то уже не та девушка, которую ты знал когда-то.

Доктор говорил то же самое. Я понимал это. Но это все равно не помешало мне привязаться к ней.

— Я даже не могу спросить ее. Или затронуть эту тему. Доктор сказал, что ее разуму нужно время, — признался я.

— Мы с твоей мамой заглянем в больницу и навестим ее, — сообщил папа. — Если она так важна для тебя, значит, она важна и для нас.

— Правда? — Я слегка удивился, что он одумался.

— Конечно. Но ты должен мне кое-что пообещать. — Он встретился с моим взглядом. — Не позволяй этому поглотить тебя. Сосредоточься на своей работе, друзьях, доме. Не позволяй всему, что ты построил, рассыпаться в прах.

— Не позволю, — поклялся я. Я был сильнее, чем он думал. Может быть, это просто родительские заскоки. Я не знал, и по правде говоря, мне было все равно.

Он кивнул.

— Хорошо. Я вернусь домой и поговорю с твоей матерью. Уверен, она захочет купить цветы или что-нибудь еще для твоей… для, эм, Амнезии.

— Спасибо, пап.

— И если тебе понадобится больше свободного времени, позвони мне. Я, может, и старею, но все еще могу держать оборону здесь.

— О, в этом я не сомневаюсь, — усмехнулся я.

Прозвенел колокольчик над дверью, и вошел покупатель. Под прилавком зазвонил телефон.

— Лучше займись работой, —