Я отошёл от Матео, настолько разозлившись, что, если бы мне хватило храбрости — и безрассудства, — я бы выхватил шпагу и попросил его выйти на улицу.

Охранник по-прежнему стоял у входа в гарем. Я показал ему серебряное кольцо с маленьким красным камешком, которым обзавёлся во время моих странствий с Целителем.

— Это могущественное кольцо: оно приносит удачу тем, кто его носит.

— Ну и отдай его своему другу, который играет в карты.

— Нет... э-э... он не умеет пользоваться этой магией. Кольцо стоит десять песо. Я отдам его тебе за время, проведённое с этой смуглой красавицей.

Мой язык отказывался назвать шлюху его женой.

— Кольцо стоит один песо. За один песо ты можешь рассчитывать провести с женщиной пятнадцать минут. И лишь с той, которую я тебе сам укажу.

— Один песо! Это грабёж! Кольцо стоит по меньшей мере пять.

— Один песо. Десять минут.

Я был в отчаянии. Мне нужно было пропитать ноздри запахом духов женщины, чтобы выдержать ночь в воняющей навозом каморке над конюшней.

— Ну ладно. Держи кольцо.

Охранник указал на самую старую индианку, ту женщину в маске, которая предпочла проституцию работному дому.

— Её зовут Мария.

— Ты красивый юноша. У тебя есть ещё деньги? — спросила она.

Я лежал на спине на жёсткой кровати, а она раскачивалась на мне, как будто скакала на ступившей в горячие уголья лошади.

— О, да ты зверь — у тебя реnе, как у коня, да что там, как у быка. Сколько денег ты заплатишь, если я сделаю так, чтобы ты излил сок дважды?

В нашем распоряжении было десять минут, и, хотя я мог излить мужской сок за считанные секунды, мне хотелось продлить удовольствие. Начиная с момента, когда я торопливо снял штаны, женщина беспрерывно болтала, главным образом о том, сколько денег она с меня получит. Хотя я, со всей присущей мне скромностью, считал себя одним из выдающихся любовников Новой Испании, эту шлюху явно больше интересовал размер моего кошелька, чем те драгоценные камни, которые я носил в штанах.

— Ты чудесный, красивый юноша. Как жаль, что у тебя нет больше денег.

Она перестала пыхтеть. Десять минут почти истекли.

— Ещё! Ну же, давай ещё!

Я долго сдерживался и теперь хотел кончить.

— У тебя есть ещё один песо? — спросила она.

— У меня больше ничего нет!

Женщина принялась раскачиваться снова и, наклонившись, взялась за крест на моей шее.

— Красивая вещь. Я уверена, что за него хозяйка разрешила бы тебе иметь меня всю ночь.

— Нет!

Я оттолкнул её руки прочь от креста, уже ощущая в своём реnе содрогание готовящейся извергнуться наружу силы.

— Не трогай крест, он принадлежал моей матери, — простонал я.

— Может быть, Бог хочет, чтобы ты отдал его мне. У моего сына тоже есть похожий крест.

— Вот и попроси, чтобы он тебе его отдал.

— Я не видела его много лет. Мой сын живёт в Веракрусе, — тяжело дыша, промолвила она.

— Я тоже одно время жил в Веракрусе. Как его зовут?

— Кристобаль.

— Меня зовут Кристо...

Шлюха замерла и уставилась на меня. Я прекратил толчки и уставился на неё. Два тёмных глаза из маски в упор смотрели на меня. Вулкан между моих ног содрогался и сотрясал всё моё тело, готовый взорваться и излить в неё лаву.

— Кристобаль! — вскричала женщина, соскочила с кровати и выбежала из комнаты.

Я лежал ни жив ни мёртв, вулкан медленно остывал, реnе съёживался. Мария! Таково было христианское имя моей матери.

Я напялил одежду, шатаясь, вышел из комнаты и двинулся на поиски Матео. Мои мысли и тело пребывали в тисках всё нараставшего ужаса.

Я вышел из Дома семи ангелов в крайне подавленном состоянии и весь дрожа, как в лихорадке. Матео ждал меня во внутреннем дворе. Он сидел на краю фонтана, поигрывая кинжалом. Вся глубина сегодняшнего поражения была написана у него на лице.

— Я лишился коня. Когда хозяйка узнает, что он хромой, она пошлёт своих подручных, чтобы они оторвали мне яйца, засунули их в рот и зашили губы.

Матео заметил моё удручённое состояние, хотя чем именно оно вызвано, я ему не сказал: мне было стыдно и страшно признаться в таком даже лучшему другу. Поэтому он понял моё огорчение по-своему и похлопал меня по спине.

— Что, приятель, тебя тоже постигла неудача? Наверное, garrancha не встал? Не беда, с кем не бывает. Сегодня ты не можешь поднять свой меч, а завтра, стоит тебе увидеть женщину на расстоянии десяти футов, как он сам выскакивает из штанов.

Наступило утро, а я по-прежнему лежал на жёсткой кровати в своей вонючей комнатушке, отказываясь выходить и втайне надеясь, что миазмы из конюшни убьют меня. Я нашёл свою мать и — о нет! Об этом даже подумать страшно. Мы расстались, когда я был маленьким мальчиком, и теперь, конечно, был для неё лишь молодым бородатым незнакомцем, но хороший сын узнал бы собственную мать. Как Эдип, я был проклят и обречён, обманут богами и заслужил, чтобы мне выкололи глаза, дабы я в наказание влачил остаток дней нищим слепцом, терзаясь от раскаяния.

В полдень я послал слугу в Дом семи ангелов, чтобы узнать, сколько стоит выкупить на свободу Марию. Слуга вернулся с известием, что эта женщина сбежала ночью, не выплатив хозяйке свой долг.

Было бесполезно искать её на улицах города: не такая уж она дура, чтобы, сбежав от своей законной хозяйки, болтаться поблизости. Кроме того, не говоря об ужасе того, что произошло вчера, моё появление вновь всколыхнуло в душе бедной женщины всё то, из-за чего она в своё время бежала с гасиенды. В данном случае индейское происхождение являлось для неё преимуществом, позволявшим затеряться в стране.

Отец Антонио, будучи во хмелю, не раз твердил, что у меня нет матери, из чего я сделал вывод, что Мария мне не родная мать. Но прошлой ночью она говорила обо мне как о своём сыне. ¡Ау de mi! Я чувствовал себя таким несчастным.

Ближе к вечеру следующего дня Матео взял меня с собой на Аламеду.

— Лошади дона Хулио вполне годятся для того, чтобы возить карету или пасти на них скот, но мы не можем разъезжать на таких конях по Аламеде. Нас мигом высмеют так, что придётся оттуда убираться.

— И что же нам делать?

— Мы пройдёмся пешком, как будто решили размять ноги, пока наши слуги занимаются лошадьми.