конспирацию, как работать по сигналам? На первых явках из девяти источников по разным причинам отказались сотрудничать с особым отделом семь человек. Давать ли согласие им или не давать? Как докладывать об этом руководству или временно умолчать? Командир полка предложил поменяться кабинетами, какое принять решение? И еще масса вопросов, на которые я не находил ответов, потому что в школе № 311 о них не говорили. «Теория, друг мой, сера, но зелено вечное древо жизни».

Но и с этими вопросами стоит ли обращаться к куратору, как это скажется на моем авторитете в его глазах и в глазах руководителей, если он будет докладывать обо всех моих вопросах? К тому же мне, молодому контрразведчику, хотелось проявить инициативу. Я анализировал оперативную обстановку, самостоятельно принимал оперативные решения. И жизнь показывала, что я справлялся и делал правильный выбор.

Я с благодарностью вспоминаю своего куратора, его ответы и его советы. Образ Уварова И.А. стоит перед глазами: его добрая улыбка, жесты, мимика, шутки, рассудительность, образность выражений, культура общения и благосклонность к неопытному сотруднику.

По совету Уварова я ни одному агенту-отказнику не дал своего согласия. Через две-три явки все стало на свои места, от них поступала оперативная информация, и я стал приобретать опыт работы с агентурой. Потихоньку начал понимать, что такое работа по сигналам, а таких сигналов было несколько, в основном по высказыванию изменнических настроений от солдат, отчисленных с государственной границы за такие высказывания.

А спустя пять месяцев я завербовал первого агента из числа солдат, от него получил информацию об изготовлении солдатом пистолета. Во время изъятия пистолета узнал интересную информацию о себе. Раньше солдаты, наблюдая за особистом, обращали внимание на то, что тот здоровался за руку только с несколькими солдатами. Это позволило сделать наблюдавшим вывод, что именно те солдаты, с кем он здоровался, скрытно встречались с особистом. Наблюдение за мной их ввело в замешательство, так как я здоровался за руку со всеми без исключения солдатами, сверхсрочниками и офицерами, встречавшимися на моем пути в полку. Их вводило в заблуждение мое поведение в Ленинской комнате, где я играл с солдатами в шашки, шахматы, болел за кого-то из солдат-нацменов, игравших в нарды.

Анализ этой информации позволил мне придумать условный сигнал, используемый при рукопожатии, незаметный для присутствующих. Таким образом, я придумал новый и, главное, надежный способ личной связи с агентами.

От агентуры я получил информацию о политически нецелесообразных разговорах сверхсрочника, участника Великой Отечественной войны, имеющего боевые награды. Суть вопроса заключалась в том, что его приглашали родственники партийных руководителей Грузии на дом для ремонта бытовой техники. Племянник известного в СССР деятеля Верховного Совета СССР Георгадзе также его приглашал к себе на дачу. После ремонта техники, в нарушение грузинских обычаев, они просто выпроваживали его до следующего вызова. Такое отношение оскорбляло сверхсрочника, а отказать он не мог, так как ему приказывал командир полка. Обиды высказывались в узком кругу, с дополнениями вроде тех, что во время войны грузины находились в основном в заградительных отрядах или в ансамблях песни и пляски по пятьсот человек, а на передовой воевали в большинстве своем русские и украинцы.

Я доложил информацию руководству, и мне было приказано провести профилактическую беседу со сверхсрочником, который мне в отцы годился и, кроме того, был симпатичен мне по-человечески.

Прежде всего, внимательно изучил приказ КГБ при СМ СССР от 15 июня 1959 года № 00225 «О применении мер профилактического воздействия в отношении лиц, совершивших незначительные правонарушения». В нем разъяснялось, что «профилактические меры — это личное воздействие сотрудника органов госбезопасности либо воздействие через общественные организации, печать или радио на лицо, в отношении которого принято решение предупредить его о недопустимости дальнейших антисоветских действий».

Антисоветских действий он не совершал, а вот разговоры-обиды имели нежелательный характер. Если выносить эту информацию на суд чести сверхсрочников, это могло привести к расшифровке моих источников.

Профилактика прошла хорошо, мы друг друга поняли и сделали правильные выводы.

На страницах этой книги я хотел бы рассказать еще один, на мой взгляд, интересный случай. В саперном батальоне проходил службу майор К., высокого роста, крепко сложенный, с хорошей выправкой и уважительным взглядом. Несколько месяцев назад на него пришли три письма от разных лиц, жительниц родной деревни этого офицера. В жалобах говорилось, что во время войны К. служил полицаем, носил винтовку, притеснял односельчан. Нужно было провести целый комплекс проверочных мероприятий, чтобы внести ясность в этот вопрос. К. в 19 лет действительно был полицаем в родной деревне, носил винтовку, выполнял приказы немцев, но насилий, убийств местных граждан не совершал. С приходом советских войск его призвали в ряды советской армии, он дошел с боями до Берлина, был награжден боевыми медалями. За хорошую службу его направили в военное училище, К. получил звание лейтенанта, завел семью.

В 1968 году впервые после войны приехал в родную деревню и встретил женщин, за которыми ухаживал по молодости, более того, обещал каждой жениться. И этого они не могли ему простить. Не сговариваясь, написали командиру части о преступной деятельности К. во время войны. Командир передал информацию в особый отдел.

В личной беседе с мной К. подтвердил слова «бывших невест», с глубоким пониманием отнесся к беседе в особом отделе. Его искренность позволила особисту сделать правильный вывод по материалам дела, и он продолжил службу на благо Родины.

Особый отдел корпуса располагался в двухэтажном особняке дореволюционной постройки. В нем работали шесть человек особистов, территориальные работники и сотрудники прокуратуры. Взаимоотношения между нами были самыми дружескими. Взаимопомощь и взаимовыручка витали в этом особняке.

Первые грузинские слова, которые я стал говорить в присутствии территориальных работников, были: «Гамарджоба, генацвале! — Здравствуй, дорогой», «Мадлоба — спасибо». Это нравилось им, и нравилось мне чувствовать себя «полиглотом». Очень редко, но все же мы организовывали совместные застолья. И в них русские оперработники выглядели слабовато по части произнесения тостов. Я искренне восхищался умением грузин произносить тосты, длинные, красивые, иногда ни о чем, и все-таки возвышенно, приятно. Попытаюсь воспроизвести один из тостов:

— Дорогие друзья! Уважаемые соратники! — Небольшая пауза, выступающий доброжелательно смотрит в глаза каждому сотруднику, сидящему за столом, как бы обращаясь ко всем сидящим и к каждому в отдельности. — Сбылось! Сбылось то, что я и вы не могли себе представить. Видимо, сам святой Георгий собрал нас здесь. Свершилось чудо, оно могло мне присниться, привидеться только во сне. Как я ждал этого счастья, как я о нем мечтал, как желал, чтобы сбылись мои сокровенные мечты. А то, что случилось