ним я приду сюда снова, в эту опочивальню… А потом, что потом? Где гордость княжеская? Игоревич?! Что брать с него пример? Или Ратибор был прав, назвав его дрянью и мразью?! Это он так сказал с досады…»

Мысли снова путались, сам не заметил молодой князь, как заснул. Пробудился он уже в разгар дня. Таисия полусидела-полулежала рядом и, держа в руке перо, с тихим смехом щекотала ему шею и грудь окрест сосков.

Всё ещё обнажённая, с гладкой кожей, она была прекрасна.

— Пора вставать, — протянула она. — Тебя ждут дела. Приходил хазарин… — Таисия задумчиво приставила палец к подбородку, стараясь вспомнить имя. — Халдей.

Она набросила на плечи лёгкий халатик, перетянула пояском осиный стан.

— Надо ж. И тут сыскал! Никуда-то от него не укроешься, — проворчал Володарь, с удивлением качнув головой.

Нехотя поднялся сын Ростислава с ложа, зевнул, перекрестил рот, стал медленно одеваться. Спросил, глядя на довольную гречанку:

— Чем ты живёшь, женщина? Время от времени ублажаешь по ночам мужчин? Тебе платят за это?

Спустя мгновение он понял, что обидел её. Щёку больно обожгла хлёсткая оплеуха.

— Думаешь, с тобой я тут, так и со всеми! — возмущённо воскликнула Таисия.

— Прости, сказал глупость. — Володарь виновато потупился.

— Хорошо, прощаю на первый раз. Но впредь такого не потерплю! — решительно заявила гречанка. — Если хочешь знать, я отвечу. Я ведь была замужем, имела детей. Уже после твоего отца. Кое-какие сбережения мне остались от покойного родителя и мужа — они вели торг на море, плавали в Царьград и даже в Мессину, на Сицилию. Попали в плен к норманнским пиратам, оба погибли. Я осталась одна, потому как двое моих детей умерли во время чумы. У меня есть два небольших судна, две хеландии. Они возят товары к вам на Русь. Тем и кормлюсь. Ещё твой отец… Он осыпал меня серебром. Но то серебро… Я верну его тебе и твоим братьям… Оно не моё…

— Ничего от тебя нам не надо. Прости ещё раз. Был с тобою груб, — виновато опустив голову, промолвил Володарь. — Прошу об одном — разреши прийти к тебе ещё.

— Ты князь и испрашиваешь позволения? — Уста Таисии тронула улыбка. — Приходи. Буду рада, — добавила она как-то буднично просто.

Они расстались на каменных ступенях старенького крыльца. Кликнув заспанного гридня, который провёл ночь в погребе, где вместе со старым слугой гречанки, бывшим моряком, вдоволь отведал доброго вина и услышал немало занимательных историй, поспешил Володарь на княж двор.

ГЛАВА 13

Густой камыш плотной стеной покрывал низкие берега Гипаниса[117]. Проводник-хазарин уверенно вёл князей и их спутников через заросли, обходя топкие болотистые места.

— Здесь много диких кабанов! Большая охота ждёт архонтов! — говорил он, скаля в льстивой улыбке крупные зубы.

Подобострастие хазарское Володарю с Давидом уже порядком наскучило.

«Вот лебезят, в ноги падают, а случись какая беда — тотчас разбегутся», — думал Володарь, с неодобрением посматривая на широкую спину хазарина, раздвигающего стебли высокой травы.

Открылось небольшое озерцо, под лучами солнца оно поражало своей неестественной лубочной синевой.

Зашуршал камыш, высунулась голова сотника Юрия Вышатича.

— Ловчие с собаками вепря гонят! Вон, над озером, утки взметнулись! Тамо!

— Пошли! Вборзе! — крикнул возбуждённый Игоревич.

В деснице он сжимал длинное копьё.

Молодой Юрий был послан к Володарю и Давиду из Владимира своим отцом, боярином Вышатой Остромировичем, во главе сотни волынских удальцов, как только сведали в городе о захвате ими Тмутаракани. С собой Юрий, добиравшийся до Корчева посуху, на конях, привёз длинное послание Вышаты, в коем опытный боярин дал Володарю ряд советов.

Володарь рад был подмоге от старого отцового товарища, и делал, как тот и предлагал: большую часть обильного серебряного потока, который получал от торговых пошлин, отсылал он с верными людьми братьям, матери и самому Вышате на хранение. Уже дважды за короткое время сгонял неутомимый Вышатич на Червенщину и воротился назад. Хоть и трудно, верно, было ему, но не сходила с уст улыбка — служил парень толково и радовался, что находился при деле.

Игоревич — тот свою часть прибыли оставлял у себя. Замечал не раз Володарь, с каким вожделением пересчитывает Давид монеты и слитки, как горят его глаза при виде журчащего звонкого серебра.

«Корыстолюбив паче всякой меры! Вцепится зубами — не отдаст! Может, прав был Ратибор?» — размышлял порой Володарь.

…Кабан, хоть и ждали его, выскочил из камышей на тропу неожиданно. Злобное громкое хрюканье его: «Жох! Жох! Жох!» заставило охотников резко повернуться и поднять копья.

Свирепый зверь метнулся меж двумя гриднями и понёсся прямо на Игоревича, который, успев отпрыгнуть, ловко уклонился от удара страшных клыков и не мешкая ударил кабана копьём. Древко внезапно хрустнуло, переломилось, остриё осталось сидеть в кабаньем боку. Зверь взревел яростно, гридни закричали, Давид не удержался на ногах и с размаху, чертыхаясь, полетел с кочки в болотную жижу. Грозно сверкнули острые кабаньи клыки. И гридни, и Юрий, и Володарь на мгновение опешили, растерялись. Никто из них не заметил, откуда возник и как оказался рядом со зверем некий щуплый на вид воин в лёгких серебристых доспехах. Только вдруг круто остановился огромный дикий вепрь, в последний раз успев издать своё страшное хрюканье, и завалился набок. Впилось в кабанье тело острое копьё. Упавший Игоревич едва успел убрать под себя ноги.

Убивший зверя воин тотчас отступил в сторону. Давид поднялся, хмуро осмотрел вепря, досадливо качнул головой, — не моя, мол, добыча.

Меж тем гридни обступили незнакомца. Лицо его покрывала булатная маска-личина, какие обычно носили кочевники-торки, но нередко во время сражений надевали и русские ратники.

— Кто ты, удалец?! Выручил, спас князя нашего от гибели! — посыпались вопросы.

Неторопливым движением воин в серебристом панцире снял личину, шелом и прилбицу. Тонкая тугая коса упала на плечо.

— Гляди,