«Человек есть дух. Но что же такое дух? Это «я». Но тогда – что же такое «я»? «Я» – это отношение, относящее себя к себе самому. Иначе говоря, оно пребывает во внутренней ориентации такого отношения, то есть «я» – это не отношение, но возвращение отношения к себе самому.

Человек – это синтез конечного и бесконечного, временного и вечного, свободы и необходимости, короче говоря, синтез. Синтез – это отношение двух членов»[20].

Возвращение к этому отношению, отношение этого отношения к самому себе и составляет собой «я».

Отчаяние находится в ведении «я». Оно свидетельствует о внутреннем несогласии с синтезом членов отношения, представляющего собой «я» («Болезнь к смерти», стр. 354). Сотворив человека в виде отношения, Бог согласился, что это отношение будет развиваться само по себе. Таким образом, человек должен взять на себя всю ответственность и смириться с присущей ему свободой: быть или не быть самим собой. Однако независимо от того, стремится «я» стать самим собой или нет, в условиях, когда его конечная природа не дает ему ни прийти в состояние равновесия, ни отдохнуть, ему не дано выйти за рамки отношения, которое оно собой представляет. Именно об этом и говорит отчаяние, знаменуя собой ощущение оторванности «я» субъективного от «я» объективного.

Кьеркегор называет отчаяние «болезнью к смерти». Какой же смысл вкладывается им в это выражение? Во-первых, он отнюдь не имеет в виду заболевание, финалом которого станет смерть. В действительности, с точки зрения христианства, смерть представляет собой не конец, а лишь переход к вечной жизни, поэтому в этом смысле для христианина такого понятия как «смертельная болезнь» попросту не существует. Чтобы человек умер от отчаяния, в нем должно погибнуть все вечное. Но по Кьеркегору, «отчаяние, этот бессмертный червь, огонь неугасимый, не пожирает моей вечности». С помощью психологического анализа нетрудно доказать, что истинным предметом отчаяния всегда является «я». К примеру, амбициозный человек, желающий «быть либо Цезарем, либо никем», но не сумевший ничего добиться, обязательно впадает в отчаяние. Но в чем он отчаивается? Что не стал Цезарем? Ему невыносимо то, что легло в основу желания стать Цезарем, ему невыносимо быть самим собой; в итоге получается, что в глубине души он отчаивается не от того, что не стал Цезарем, но от собственного «я», которое не смогло им стать.

Стало быть, отчаявшийся человек действительно болен, но болезнью, от которой невозможно умереть. Она несет лишь бесконечные страдания. В каком-то смысле отчаяние – это, действительно, болезнь смертельная, потому что отчаявшийся и в самом деле желает смерти своему «я», то есть радикальной трансформации отношения «я» к самому себе, к тому самому «я», которое в принципе не может умереть. Отчаяние – это «смертельная болезнь», ведь она связана с переживаниями по поводу смерти «я», то есть с заранее обреченной на провал попыткой сделать «я» самодостаточным либо отринуть саму возможность «я». Этой смертельной болезни присущи два характерных симптома: отчаяние от себя, то есть стремление к саморазрушению, и желание стать «я», которым человек на самом деле не является, и желание стать собой любой ценой, что на самом деле еще нельзя назвать стремлением обрести собственное «я», которое по определению должно быть неполным и зависимым. Различаются два вида отчаяния. Если «я», человек, представляет собой синтез конечного и бесконечного, временного и вечного, свободы и необходимости, то выстраивать это отношение можно разными способами. Один из видов отчаяния сводится к отказу признавать внутри себя бесконечное и нежелание принимать ответственность за свою внутреннюю жизнь, за те требования и вечные вопросы, которыми она задается – в чем заключается смысл жизни? есть ли Бог? кто я? и им подобными. Это самая распространенная форма отчаяния, которой подвержены те, кто живет духовной жизнью, но при этом ожидает, что их внутреннюю сущность заполнят другие – философы, мистики, мыслители.

С учетом того, что «я» представляет собой синтез необходимости и свободы, еще одна форма отчаяния зиждется на недостатке этой самой свободы либо необходимости. Дефицит необходимости представляет собой бегство «я» в направлении бесконечных возможностей, которым никогда не дано исчерпаться, как и в жизни «эстетика». Отчаяние в данном случае представляет собой бегство и начинает представлять интерес в эстетическом плане. Еще одна форма присуща «я» детерминистов и фаталистов, поскольку у них нет ничего кроме необходимости. Наконец, следует упомянуть и об отчаянии обывателя, которому недостает духа («Болезнь к смерти», стр. 386). Поскольку в рамках возможного возможно всё, одни индивиды впадают в эту форму отчаяния через устремления и чаяния, другие через меланхолию и воображение, порождающее надежды, страхи, тревоги.

Сущностью греха является отчаяние. Болезнь к смерти, стало быть, можно лечить с помощью веры. Как можно прийти к подобному выводу? Давайте обратимся к Кьеркегору.

Грех – это осознанное нарушение моральных норм, которые, как считается, установлены Богом[21]. Нарушение норм морали, установленных не Богом, это уже не грех, а проступок. Противоположностью любого проступка (например, кражи) является добродетель (в данном случае, честность). Добродетель в состоянии искупить прегрешение. Но что может искупить грех? На этот вопрос Кьеркегор отвечает: вера.

Чему нас учит отчаяние? Что «я», желающее стать собой, не может этого достичь (по причине своей конечной природы), и что та же участь ждет и человека, который не хочет быть самим собой. Отчаяние учит, что справиться с отчаянием невозможно, что оно представляет собой болезнь к смерти «я». И тем не менее… Справиться с отчаянием не может только тот, кто лишен веры и не верит в Бога: если для человека вечное спасение обрести самостоятельно невозможно, то Богу всё под силу. Таким образом, единственным средством от отчаяния является вера, потому как верить означает понимать, что для Бога нет ничего невозможного.

«Теряя сознание, люди восклицают: воды! Одеколона! Гофманских капель! Однако тому, кто отчаивается, надобно кричать: возможного, возможного! Нельзя спасти его иначе как через возможное! Возможное – и наш отчаявшийся вновь вздохнет и возвратится к жизни, ибо без возможного как бы и дышать нельзя. Порой довольно и изобретательности людей, чтобы обнаружить нечто, но для крайнего предела, когда речь идет о вере, существует лишь одно лекарство: для Бога все возможно» («Болезнь к смерти», стр. 385).

Таким образом, с точки зрения Кьеркегора, грех состоит в отчаянии, причем в отчаянии, обусловленном отсутствием веры.