— Вот твоя доля, сынок, — шепнул он.

— Моя доля?.. За что? — пробормотал пораженный Кларенс.

— За то, что ты принес мне счастье, — ответил тот.

Кларенс смотрел на него в недоумении.

— Что же мне… сыграть на них? — спросил он, переводя взгляд с монет на стол и не понимая, чего хочет незнакомец.

— Нет, нет, — торопливо ответил тот. — Не надо. Ты их сразу проиграешь, сынок! Разве не видишь, ты приносишь счастье другим, а не себе. Бери деньги, старина, да беги домой!

— Но они мне не нужны! Я не возьму! — сказал Кларенс, сразу вспомнив, какой фокус проделали утром с его кошельком, и внезапно исполнясь недоверием ко всему человечеству.

— Вот! — Он повернулся к столу и положил деньги на первую свободную карту, какая попалась на глаза. Банкомет сгреб их, казалось, в тот же миг. И мальчик почувствовал облегчение.

— То-то! — сказал мужчина суеверным тоном, с каким-то странным, бессмысленным выражением в глазах. — Что я тебе говорил? Понимаешь, это всегда так! А теперь, — добавил он грубовато, — уноси-ка отсюда ноги, покуда последнюю рубашку не проиграл.

Кларенса не пришлось уговаривать. Окинув комнату взглядом в последний раз, он стал пробираться через толпу к дверям. Но он успел заметить в углу женщину, которая вертела «колесо судьбы», и лицо ее показалось ему знакомым. Он снова украдкой взглянул на нее. Хотя на голове у нее был какой-то необычайный убор вроде короны, как и полагалось «богине судьбы», он узнал среди блесток знакомую алую веточку; и хотя женщина все время заученно повторяла одни и те же слова, он вновь уловил нездешний выговор. Это была пассажирка почтовой кареты! Испугавшись, как бы она, не узнала его и тоже не захотела, чтобы он «принес ей счастье», Кларенс обратился в бегство.

На улице его охватило глухое отвращение и ужас перед суетливым безумием и лихорадочным весельем этого полудикого города. Хоть и глухое, оно казалось тем Ощутимей, что было вызвано каким-то внутренним чутьем. Ему вдруг захотелось чистого воздуха и доброго одиночества пустынной прерии; он затосковал по своим бесхитростным спутникам — погонщику, разведчику Гилдерсливу и даже Джиму Хукеру. Но сильней всего было тоскливое желание бежать прочь с этих улиц, нагоняющих безумие, от этих непонятных людей. Он поспешил в булочную; собрал все покупки, взвалил их в подъзде на свои детские плечи, выскользнул на боковую улочку и направился прямо к окраине.

Прежде он собирался сесть в почтовую карету, идущую на ближайший прииск, но от его и без того ничтожного капитала почти ничего не осталось, и он, чувствуя, что не может позволить себе такой расход, решил дойти туда пешком по проезжей дороге, справившись предварительно, в какой это стороне. Через полчаса огни унылого, шумного города и их отсветы в мелкой бурной реке исчезли где-то далеко позади. Воздух был прохладный и мягкий; желтая луна плыла в легкой дымке, поднимавшейся над камышами, вдали несколько редких тополей и сикомор, как часовые, застыли над дорогой. Отойдя от города, он присел под деревом и скромно поужинал всухомятку своими припасами, но так как родника поблизости не было, ему пришлось утолить жажду стаканом воды в придорожном трактире. Здесь ему добродушно предложили выпить чего-нибудь покрепче, но он отказался, а на любопытные расспросы ответил, что догоняет друзей, которые поехали вперед в фургоне. Недоверие к людям постепенно приучало мальчика к невинной лжи, тем более правдоподобной, что непринужденность, охватившая его, когда он ушел из города, и безмятежность, с которой он держался среди ласковой ночной природы, никак не выдавали того, что он бездомен и беден.

Было уже далеко за полночь, когда, усталый, но по-прежнему полный надежд и радостный духом, он свернул с пыльной дороги в безбрежный, колышущийся простор овсюга с тем чувством уверенности, что сейчас обретет желанный отдых, с каким путник сворачивает к гостинице. Здесь, совершенно скрытый высокими, почти в человеческий рост, стеблями дикого злака, которые сразу же сомкнулись вокруг него, он пригнул к земле несколько из них на подстилку, а поверх набросил одеяло. Подложив под голову мешок вместо подушки, он завернулся в одеяло и вскоре заснул.

Проснулся он на рассвете, освеженный, бодрый и голодный. Но приготовить себе первый завтрак собственными руками он смог, только когда добрался до воды и отыскал для костра более безопасное место, нежели поле овсюга. Такое место нашлось в миле пути, возле купы карликовых ив на берегу почти пересохшего ручья. В результате его стараний лучше всего удался костер; кофе же получился слишком густой, а свиная грудинка и селедка были почти одинаковы на вкус, поскольку варились в одном котелке. На этом мальчишеском пикнике ему не хватало Сюзи, и он вспомнил, быть может, не без горечи, как холодно она с ним рассталась. Однако новизна обстановки, ослепительно яркое солнце, чувство свободы и оживившаяся уже дорога, по которой то и дело, пыля, проезжали повозки, заставили его забыть все, кроме будущего. Вскинув за плечи мешок, он бодро отправился в путь. В полдень его нагнал возчик, который попросил спичку раскурить трубку, а в благодарность предложил подвезти, и они проехали вместе десяток миль. Боюсь, что Кларенс, как и накануне, наплел о себе с три короба, и возчик, расставаясь с ним, выразил ему свое искреннее сочувствие и надежду, что он вскоре встретится с друзьями.

— Да гляди не сваляй опять дурака и не дай им навьючить на себя ихнее снаряжение! — добавил он простодушно, указывая на ношу Кларенса. Таким образом Кларенс преодолел самую трудную часть дневного пути, поскольку последние шесть миль дорога все время шла в гору, и ему удалось покрыть еще немалое расстояние пешком, прежде чем пришлось остановиться и стряпать ужин. Тут ему снова повезло. У родника, где он сделал привал, запасался водой пустой бревновоз, и кучер вызвался довезти вещи Кларенса — мальчик не забыл совет своего недавнего знакомца освободиться от снаряжения — до Бак-Ай-Миллз всего за доллар и за те же деньги подбросить его самого в тряском фургоне.

— Небось, просадил в Сакраменто денежки, какие папа с мамой дали на обратную дорогу? Ну нет, меня не проведешь, сынок, — мрачно добавил он, когда Кларенс, уже наученный опытом, только хитро улыбнулся в ответ. — Я и сам был такой.

К счастью, Кларенсу, под предлогом, что он «устал и хочет спать», удалось избавиться от опасных расспросов, и вскоре мальчик, лежа на дне повозки, действительно погрузился в глубокий сон.

Когда Кларенс проснулся, они были уже в горах. Бак-Ай-Миллз оказался небольшим поселком, беспорядочно разбросанным по