Это был тот самый союзник, которого так не хватало сейчас капитану. Союзник хотел говорить, хотел сочувствия и понимания, хотел оказывать пользу и содействие, хотел учить и командовать, но согласен был поучать и помогать.

Недомерок поручил Сергею Никанорычу тайно обшарить всю квартиру, в которой, по словам старика, процветает антисоветский разврат. Обшарить и запомнить, где лежат враждебные и клеветнические книги, чтобы потом указать эти места кому надо…

Матюшин особо не надеялся на помощь отставного коллеги в нахождении улик преступной деятельности. Он вызвал его сюда несколько дней назад совсем для другого. Это был дальний прицел. Недомерок собирался поручить ему, так сказать, перевербовку дочери обратно в советского человека, чтобы этот советский человек выступил позже в судебном процессе над бывшим мужем и громогласно…

Да и неважно уже, как капитан-физрук планировал свое грандиозное сражение. Все понеслось кувырком. Опереться было не на кого. А менее всего – на Сергея Никанорыча. Очень скоро капитан буквально бегал от отставника, а тот пыхтел следом, звякая тяжелым от наград добротным пиджаком.

– А можно еще так, – громко шипел запыхавшийся ветеран, выцепив в очередной раз Недомерка, – можно ликвидировать при попытке к бегству… Я знаю – мы такие штуки делали…

«Самого бы тебя ликвидировать», – вполне разумно фантазировал Недомерок, ходко убегая от преследователя.

У Сергея Никанорыча не было никаких шансов угнаться за молодым и прытким коллегой, тем более что Недомерок находился в отличной форме после столь продолжительных тренировок на уроках физкультуры.

– Куда же вы? – закричал старик, наплевав на конспирацию, которой был верен много десятков славных лет. – Вы мне поручили про книги…

– Так что там книги? – вернулся Недомерок, пойманный на прочную лесу надежды.

– Полно… – восстанавливал дыхание старый, но зоркий, чекист. – Полным полно антисоветской литературы. Советской совсем не видно. Ни «Молодой гвардии», ни Островского, ни даже про Штирлица, – ничего. Зато антисоветчины бери – не хочу. Есенин, пошляк и пьяница, – так все четыре тома, Зощенко – на тебе, Ахматова – эта… прости господи…

Недомерок усвистал, да не просто усвистал, а с каким-то нелепым подпрыгом. Мечта Сергея Никанорыча возглавить операцию по полному уничтожению собственного зятя разлетелась вдребезги…

* * *

«Надо прекратить истерику, – приказал себе Недомерок. – Не хвататься за все сразу, а сфокусироваться на том, что еще можно сделать».

Время неумолимо приближалось к финалу операции. О грядущем обыске можно было уже себя не расстраивать. Будет – как будет. А вот необходимые добровольные показания, которые уличат подозреваемого в преступной деятельности, можно еще успеть подготовить. Хотя бы начать готовить…

В том важном отделе управления КГБ, в котором работал капитан Матюшин, преступников и вправду изобличали только изъятой у них антисоветской литературой и чистосердечными показаниями свидетелей. Тех, как правило, делали из соседей, сослуживцев, друзей, и чрезвычайно ценились их предварительные добровольные показания, которые в процессе увлекательной работы становились свидетельскими.

Наиболее подходящим на роль добровольного разоблачителя Недомерку представлялся воспитатель седьмого класса Василий Викторович. По образованию он был учителем биологии, но биологов, что филологов: плюнь – не промажешь, и потому Василий Викторович работал воспитателем. Главным в нем было не биологическое образование, а не очень давняя армейская служба. Все самое лучшее и самое яркое у Василия Викторовича осталось там. Из его рассказов (практически без слов – на одних вздохах и матерных пробормотах) выходило, что тут, среди вольняшек, никогда уже ему не упиваться той водярой, теми бабами и дружбанами.

«Да и вся жизнь осталась там, потому как разве ж здесь жизнь?»

Ничего более внятного о своей службе, например о месторасположении такой дивной военной части, Василий Викторович не говорил.

Единственным воспитательным мероприятием, которому Василий Викторович отдавался с увлечением, была подготовка к конкурсу строя и песни. Каждое 9 мая в школе проводился этот конкурс, и класс Василия Викторовича занимал заслуженное первое место, а уже на следующий день начинались репетиции к будущему конкурсу. Надо признать, что школьники маршировали самозабвенно, а пели про «отслужу два года и вернусь» так и вовсе – на разрыв глотки. Трудно было представить, что несколько минут назад за ними приходилось гоняться и силком втаскивать в строй…

– Надо поговорить, – бросил Василию Викторовичу Недомерок, когда тот приблизился, маршируя вместе с воспитанниками. – Жду у себя в тренерской (так назывался закуток учителя физкультуры, выгороженный в раздевалке при спортзале).

– Сержант в запасе по вашему приказанию… – уже через пару минут проорал во всю глотку Василий Викторович, застыв в дверях тренерской почти в «смирно».

«Идиот, – вздрогнул от неожиданного ора Недомерок. – Впрочем, это не помеха».

– Вот что, сержант… – Недомерок знал, как польстить воспитателю, – надо наконец честно разоблачить врага, который так долго скрывается в нашем коллективе…

– Рад стараться, – рявкнул сержант совершенно неожиданно для себя самого – так ему понравилось уважительное обращение сотрудника органов.

– Вот и постарайся, сержант, постарайся! Расскажи всю правду про эту враждебную личность. – Недомерок припер воспитателя к стенке закутка, где и одному-то тесно… припер и вынудил сесть за крохотный столик, на котором уже белел чистый лист бумаги.

– А что писать? – готовно отозвался Василий Викторович, щелкая шариковой ручкой.

– Добровольные показания о враждебной деятельности гражданина Прыгина Л. И., – продиктовал Недомерок заглавие требуемой бумаги.

– Добровольные? – потянул на себя сержант запаса. – Чего не хочу, про то и молчу?

– Показания, – перетянул к себе Недомерок. – Процессуальное понятие… С полной ответственностью…

– А и правда, чего мне его защищать, ешкин вошь? – Василий Викторович вспомнил, как на недавнем первомайском застолье его жена смотрела на этого Левку и как его слушала – дышать забыла, не то что закусывать… – Он будет баб кадрить на свое… – воспитатель покрутил пальцами, – …на это свое вольнодумство, ешкин вошь, а я его – защищай? Вот сами скажите – бабы чего на него летят? Потому что он выпендривается правдолюбом эдаким. Он будет тут павлином рисоваться, а я расплачивайся? Ему, выходит, от его правдолюбства сплошные радости: и бабы виснут, и в рот смотрят, – а нам его защищать? Шиш ему! Все расскажу. Чего писать-то? – Василий Викторович придвинул к себе бумагу и преданно уставился на капитана Матюшина.

– Ну вспомни. Вспомни конкретные случаи враждебных выпадов или разговоров, – подсказал Недомерок.

– Вот на первомайской встрече коллектива… – Василий Викторович никак не мог переключить ушибленную тогда память на что-то другое. – Да вы же сами там были, – осенило его. – Помните, как он ухмылялся, когда пили за мир да труд, ешкин вошь?