– Разумеется, я это сделаю! – кивнул Мономах. – Чем еще я могу помочь?

– Вылечите Карпенко побыстрее, – попыталась улыбнуться Лариса. Вышла не улыбка, а довольно-таки зловещая гримаса: только одна сторона ее лица была подвижна, а вторая больше смахивала на африканскую маску и цветом, и выражением. – Чем скорее она вернется к нормальной жизни, тем скорее разрешится ситуация с детьми. По крайней мере, сможет попытаться доказать свою состоятельность. В приюте близнецы в безопасности…

– Погодите, Лариса, почему вы сказали, что Карпенко «сможет попытаться» – есть препятствия?

– Знаете, как говорят: что упало, то пропало: опека, можно сказать, действует по этому принципу. Так что ей придется нелегко!

– Но разве фишка не в том, чтобы отстаивать интересы семьи, чтобы дети жили с родителями?

– Чем дольше я работаю, тем больше убеждаюсь, что дыма без огня не бывает, Владимир Всеволодович. До того, как оказаться здесь, я навела кое-какие справки: семейство Карпенко и впрямь неблагополучное. Мать выгнала муженька недавно, а до этого терпела все – и побои, и жестокость по отношению к детям, и бесконечные попойки мужа с друзьями. Соседи без конца жаловались, но что могла сделать полиция – провести беседу? Ну, проводили, а потом Карпенко вновь воцарялся в квартире и продолжал терроризировать семью и всех, кто живет по соседству.

– Но если он теперь в каталажке, то почему у матери могут возникнуть проблемы с возвращением детей?

– Хоть Борис и выпивоха, но он регулярно приносил в дом зарплату. У мамаши доход нестабильный, а теперь она еще и в больнице неизвестно сколько проваляется. Это означает, что денег не будет, а детей нужно кормить три раза в день! До того, как Борис сделал то, что сделал, был шанс, что ей не станут чинить препятствий, но теперь, когда речь идет о насилии в семье, пусть его источником и является бывший муж, опека напряжется. Они всегда напрягаются, когда проблемы становятся достоянием общественности, а до этого – хоть трава не расти!

– А как вышло, что детей Карпенко забрала опека, ведь для этого требуется, чтобы к ним поступил сигнал, верно? Ну, о том, что дети в опасности или что-то в таком роде?

Лариса ненадолго задумалась.

– Знаете, вы правы, – пробормотала она. – Мне как-то не пришло в голову это выяснить… Да я бы и не успела! Но, скорее всего, дело, опять же, в Борисе Карпенко: видать, «сигналы» соседей возымели свое действие, и работники опеки наконец соизволили оторвать задницы от стульев и своими глазами поглядеть, что творится в семье! Мой вам совет, Владимир Всеволодович, не углубляйтесь в это – пожалеете. Я раньше работала с такими, как Карпенко, и наелась по самое не балуйся!

– Вы работали в опеке?

– Не совсем. Я была психологом в соцзащите, а там, знаете ли, приходилось иметь дело с самыми разнообразными случаями. И каждый – своя собственная история бед и несчастий, можете мне поверить! Самое обидное, что я, как психолог, мало что могла сделать, ведь большинство моих клиентов не желали никакой помощи, кроме материальной, и воспринимали меня как неизбежное зло, без которого им грозило наказание…

– А в больнице что, лучше? – задал вопрос Мономах.

– Даже не знаю… Начальство, по-моему, не знает, что со мной делать! Ставку выделили, а чем заниматься соцработнику, не разъяснили. Вот и болтаюсь тут, как…

– Ну, не все так плохо! Вы пытались помочь, и от вас есть польза – по меньшей мере Карпенко не сможет больше врываться в квартиру и лупить жену и детей.

– Не уверена, что все закончится судом и справедливым приговором! Но есть хоть один плюс во всем, что случилось: дети под присмотром, сыты и без угрозы со стороны бешеного папаши.

– А это – уже немало! – согласился Мономах.

Выходя из палаты, он едва не столкнулся с идущим по коридору в сторону поста Тактаровым – странное дело, завтравмой не страдал излишним трудолюбием и редко задерживался после работы.

– Князев! – пробормотал он при виде Мономаха и нахмурился. – Какими судьбами – не по мою ли душу?

– С чего ты взял?

– С того, что меня вызывала Нелидова.

– Ну, ты же сам удивлялся, почему она с тобой не поговорила!

– Нелидова во всем винит меня, – перебил Тактаров. – Она считает, что, если бы я заставил Протасенко принести более «свежие» анализы, они показали бы…

– Что бы они показали? – перебил его Мономах. – Уже абсолютно ясно, что ни ВИЧ, ни СПИДа у твоей бывшей пациентки нет.

– Так вот и я говорю, что я ни при чем!

– Ошибаешься, коллега: за каким чертом ты распускаешь слухи о том, что Протасенко занимается проституцией?

– Я?!

– Не пытайся отрицать – мне все известно.

– Ну, так это и не слухи вовсе: Протасенко работает в элитном агентстве эскорт-услуг, и с чего я должен это скрывать, спрашивается?

– Откуда ты знаешь?

– Да так… Знаю, и все!

– Нет уж, это ведь ты ко мне пришел, не забывай, так что колись: откуда «дровишки»?

Тактаров пожевал нижнюю губу, морща лоб – видимо, он считал, что именно так должен выглядеть глубоко задумавшийся о чем-то стратегически важном человек.

– Ну, некоторое время назад я посетил одно мероприятие…

– Муратовское?

– Нет, но это он меня позвал. Праздновали юбилей какой-то «шишки» из Министерства здравоохранения, куча народу понаехала из Москвы, и почти все мужского пола.

– И им, очевидно, понадобились девочки?

– Правильно. Абы кого для таких оказий не вызывают, поэтому устроители наняли дорогое агентство эскорт-услуг. Среди приглашенных дамочек оказалась Лера… в смысле, Протасенко.

– Так вы знакомы! Вот почему она у тебя решила делать операцию?

– Я дал ей свою визитку, мы чуток пофлиртовали… ты ничего такого не подумай!

– Да мне, поверь, фиолетово, флиртовали вы или кровать сломали, только вот если бы ты не стал распространяться о ее пикантном роде деятельности, возможно, Олешин не стал бы думать в неправильном направлении и не потерял бы кучу времени!

– Так диагноз поставлен? – спросил зав травматологией, определенно не ощущая не то что вины, но даже малейшего неудобства из-за собственного поступка.

– Пока нет, но, может статься, у нее менингит.

– Менингит?

– Я же сказал, пока это не точно. Но ты не можешь не понимать, как важно вовремя поставить диагноз, ведь каждый день неправильного лечения приближает пациентку к смерти!

– Ой, брось – это не моя печаль и не твоя, Князев! – отмахнулся Тактаров. – Если просроченные или даже поддельные анализы Протасенко ни при чем, значит, и я ни при чем, так? А посему мне плевать с высокой елки, менингит у нее, артрит или полиомиелит, ясно?