Поуп сплюнул через ступеньки дагаута.

— Бывает, они делают очень опасные ошибки.

— А кто не делает?

Поуп ответил, что знал одного такого бэттера, который бил по «неправильным» мячам, так вот, потянувшись за лимоном, он сломал себе спину.

В тот день Рой поставил рекорд по числу триплов[45], пробитых в дебюте игрока высшей лиги, а также по созданию ситуаций вне игры для бэттера или бегущего нападающей команды. Все сходились во мнении, что в его лице «Рыцари» приобрели нечто особенное. Один репортер написал: «Он может поймать все, что только есть на земле», и Рой почти доказал это. Случилось так, что женщина, жившая на шестом этаже дома, выходившего окнами на стадион, незадолго до окончания матча, который «Рыцари» провели неплохо, чистила клетку птицы; канарейка выпорхнула из окна и полетела над бейсбольным полем. Рой, ждавший последней подачи, увидел, как что-то летит в его сторону, а что, разобрать не мог, поскольку глаза слепило солнце. Высоко подпрыгнув, Рой поймал канарейку в свою перчатку.

Когда умер Бамп, Мемо сходила с ума от горя. Бамп, Бамп, стонала она, стуча кулаками в стену. Поуп поначалу старался не оставлять ее без внимания. Нашел Мемо в постели. Она сжимала в руках клочки рыжих волос. Лицо было заплакано. Он испугался и уговорил ее позвать врача, но она так пронзительно кричала, что тот убежал. Мемо плакала много дней. Она пластом лежала на белой кровати в черной пижаме, мысленно осыпая тело Бампа поцелуями. При этом ей казалось, что она пробуждает его к жизни. Перед мысленным взором Мемо вставал образ Бампа, и она трепетала. Но Мемо видела темный коридор, в конце которого лежал Бамп с зажатым в его руке пылающим мячом, который он поймал в тот день. И Мемо вскоре перестала думать о живом Бампе и начала думать о мертвом. После этого ей оставалось одно: биться головой о стену.

Мемо не могла остановить слезы; они текли так, словно она не плакала никогда в жизни. Ей казалось, что от ее слез, как от дождя, промокла земля. Ее мысли падали каплями на цветы, темные цветы ночных полей. Она двигалась среди этих цветов, но не отличала их от камней. Мемо видела тень Бампа, которая медленно плыла впереди. «Бамп, о, Бамп!» — стонала она, но ее голос тонул в воде.

Прошло много дней, прежде чем Мемо покинула постель. Но по-прежнему все напоминало ей о Бампе. Она чувствовала себя призраком среди оставшихся от него вещей. Мемо открыла стенной шкаф, где лежали сувениры от него: бейсбольный мяч с автографом «моей милой от ее Бампа» (слезы), зажигалку в форме биты, загорающуюся, когда щелкала крышечка. Задув огонек, Мемо нашла старую целлулоидную куклу. Этого пупсика Бамп выиграл для нее. Там же лежала высохшая гардения, но распухший от слез нос Мемо не уловил никакого запаха. Она взяла в руки фиолетовые шорты, которые сама выстирала и спрятала в ящике среди своего белья. Мемо открыла альбом для вырезок: их было совсем немного — меню («Сардис», «Туут-Шор» и «Бриллиантовая подкова»), билеты в кино («Пэлас», «Парамаунт», «Капитал»), фотографии, которые она вырезала из спортивных страниц газет, писавших о Бампе. Вот он бросает мяч на линии между базами, вот завершает перебежку с возвращением в дом. Полистав страницы, Мемо тяжело вздохнула и отложила альбом. Потом взяла другой. Там была ее мать с печальными глазами, фотография улыбающегося отца, который зажигательно танцевал с партнершей. А вот и она сама, малышка, заливающаяся слезами, — как будто ничего на свете не изменилось… Боль в сердце не уходила. Бамп по-настоящему не принадлежал ей (она старалась не думать, с кем он был близок во многих городах), а это значило, что она оплакивает того, кто еще при жизни сделал ее несчастной. Это терзало Мемо более всего.

В знойный июльский день она вышла из номера, спустилась в лобби гостиницы вся в черном, отчего ее волосы казались светлее и с золотистым оттенком. Роя тронул ее вид. Он долго размышлял о том, какой снова увидит ее. Сейчас эта женщина в черном с отливающими золотом волосами поразила его. Рой внезапно осознал — и это было для него как удар грома, что эта женщина с заплаканными зелеными глазами — единственно желанная для него. Совсем недавно Рой пытался забыть ее, но это ему не удалось. Поэтому оставалось только ждать, когда у нее иссякнут слезы.

Временами это было трудно даже для того, кто привык ждать. Однажды неудержимое желание заставило его постучать в ее дверь, но она захлопнула дверь перед носом Роя, хотя он стоял, держа шляпу в дрожащих руках. Он подумал, не попросить ли Поупа замолвить за него слово — в конце концов, жизнь коротка. Но что-то подсказало ему не делать этого. Во время поездок по другим городам Рой посылал Мемо открытки, конфеты, маленькие подарки, но, вернувшись, находил все это в своем почтовом ящике. Это разбивало его сердце. Но, несмотря ни на что, каждое утро, когда Мемо выходила из лифта, Рой смотрел, как она идет на своих высоких каблуках, хотя, казалось, никогда не видит его. И вот однажды она сменила черную одежду на белую, но Рой догадывался, что Мемо все еще в черном, поэтому ждал. Однако теперь она порой бросала на него взгляд. Рой заметил, как ее неприязнь к нему сменилась равнодушием, и в нем крепла уверенность, что в конце концов он победит.

— Хочу сказать тебе, сынок, чего ты не должен делать, — обратился Поуп к Рою в лобби гостиницы одним дождливым утром, через несколько дней после похорон Бампа. — Не вини себя в том, что случилось с Бампом. Он разбился, но это не твоя вина.

— Что вы имеете в виду?

Поуп посмотрел на него.

— Он сам это сделал.

— А я ничего другого и не думал.

— Кое-кто говорит, будто этого не случилось бы, если бы ты не пришел в команду. Может, и так, но, по-моему, такие вещи никому не подвластны, и мне не хотелось бы, чтобы ты считал себя причиной всего этого.

— А я и не считаю. Бампу незачем было кидаться к стене за этим мячом, верно? Мы выигрывали по очкам, и базы были чистыми. Он спокойно мог поймать мяч, когда тот отскочил бы от стены, и ничего не потерял бы, разве не так?

Поуп почесал лысину.

— Да, наверное, так.

— Кто сказал, что виноват я?

— Да так… Моя племянница сказала, будто ты хотел, чтобы так получилось, но это ничего не значит. Она тогда была в истерике.

Рой встревожился. Разве он подстроил, чтобы Бамп врезался в стену? Нет. Разве он хотел, чтобы с этим парнем случилось такое и он умер? Так было только один раз, после ночи с Мемо. Но он никогда не помышлял о том, чтобы Бамп разбился о стену. Он к этому не причастен, поэтому попросил Поупа сказать об этом Мемо. Но Поуп забеспокоился и посоветовал Рою забыть об этом.

Хотя Рой отрицал, что желал смерти Бампу и как-то замешан в случившемся, он продолжал помимо воли думать о нем. Рой сознавал, что занимает место Бампа не только потому, что в критической ситуации всегда производит решающий удар и уверенно играет на солнечной стороне (он часто видел, как его тень проносится над местом, где Бамп нырнул под мяч). Суть в том, что за короткий промежуток времени он стал одним из ведущих бэттеров, а сейчас и самым сенсационным, поскольку публика видела в нем второго Бампа. Рой выходил из себя, когда, ловя фантастический мяч, какой Бамп в расцвете славы не решился бы брать, он слышал сквозь аплодисменты: «Славно, Бамси!», «Давай, Бамп!», «Не трогай, оставь Бампу!» Это было чертовски глупо. Те же самые фанаты, которые месяц назад освистывали Бампа за короткие гетры, теперь превозносили его так высоко, что Рою хотелось написать на щите для человека-рекламы «ИГРАЕТ РОЙ ХОББС» и отправить его разгуливать по полю. Даже Отто Зипп не отличал Роя от предшественника и дудел в свой клаксон, выражая восхищение его подвигами, хотя кое-кто утверждал, что дудел он без прежней страсти. Рой разделял славу с Бампом и на страницах спортивной прессы, где журналисты сравнивали их во всем, что приходило им в голову. Один из них дошел до того, что занялся подсчетом среднего количества ударов — общее число ударов Роя после первой, второй и третьей недели вступления в игру для сопоставления с Бампом, с начала сезона. Одна газета даже напечатала рядом фотографии живого и мертвого — с высоко поднятыми битами. Для убедительности фотографии сопроводили белыми стрелками, указывающими на сходство поз, которые принимали спортсмены.