Я, наверное, сглупил, когда рассказал Энн об этом эксцентричном, но относительно безобидном увлечении. Она начала убеждать меня с упертостью, которой я в ней раньше не замечал, что пьяный паркур – это, по сути, невероятный идиотизм. Конечно, в трезвом виде я и сам это понимал. Так или иначе, я пообещал: больше никакого скалолазания.

С гордостью сообщаю, что держал клятву до момента, пока, стоя на балконе с видом на галечный пляж Брайтона в тот час, когда светлеет горизонт, а ясная летняя ночь превращается в утро, не заметил лазейку.

Пока Дейв Холмс держал мой стакан, я перелез через решетку балкона, протянул руку, схватился за ограду соседнего балкона и перешагнул с одного на другой. Перешагнул, понимаете? Это было движение в строго горизонтальной плоскости. Не связанное с подъемом. А значит, по определению это не скалолазание! Слово не нарушено – урря!

Дейв все еще искал, куда бы поставить два стакана, Родж Пейтон сначала смотрел с открытым ртом и не мог поверить в происходящее, а потом попытался меня схватить, но к тому моменту я уже держался за перила другого балкона и заглядывал в гостиную, где Джон Джарролд, сидя на диване, общался с юной незнакомкой. Диван градусов на сорок пять был развернут в сторону открытой балконной двери, и тут меня понесло. Я сказал:

– Приветствую, мистер Джарролд, – и помахал ему рукой.

Обратив на себя внимание Джона, я сменил позу и помахал другой рукой, затем повторил это действие и каждый раз на секунду оказывался в положении, когда не держался, а поскольку на краю каменного балкона сохранять равновесие затруднительно, я начинал падать. Но вовремя хватался за перила и махал. Машу, меняю руку (начинаю падать), хватаюсь, машу; машу, меняю руку (начинаю падать), хватаюсь, машу; я повторил это несколько раз, прежде чем Джон, не отрывая от меня взгляда, понял, чем ужаснуло его это зрелище (Родж и Дейв Х. тем временем отчаялись меня дозваться и уже пробирались из спальни в гостиную). Когда Джон осознал, что между ним и мной находится решетка балкона, он рванул ко мне. До меня уже дошло, что веселье закончилось, так что я взялся за перила двумя руками и сам начал забрасывать ногу, но все равно он затащил меня внутрь.

Это, конечно, забавно, но я все же извинился перед всеми, кто за меня переживал. И на этом все могло бы закончиться, но по какой-то странной случайности в момент, когда я перешагивал с балкона на балкон, в соседнем номере, отведенном для дирекции конвента, орудовал грабитель. Он кое-что стырил, его кто-то видел (к счастью, этот бритый козел был совсем не похож на меня, иначе ситуация приобрела бы новый оборот), затем вызвали полицию, и я решил, что лучше подождать и рассказать копу, на вид совсем мальчишке, что в момент ограбления я лазал по фасаду здания. Свидетели поручились, что я не карабкался на другие балконы с огромным мешком и не имею полосатого джемпера и маски, на этом все закончилось.

Я отправился спать и залез под одеяло к Энн, стараясь ее не потревожить. Утром еще будет масса времени, подумал я, чтобы она узнала все подробности моих подвигов, закатила глаза и добавила в наш договор о нелазании подпункт насчет перешагиваний, во время которых возникает, как сказали бы, если не ошибаюсь, скалолазы, «ощущение пропасти».

Встал я примерно в полдень (Энн спала дальше), спустился в бар, чтобы вместо завтрака выпить «Кровавую Мэри», как водится в таких случаях, и первый человек, которого я встретил у стойки, удивленно посмотрев на меня, сказал:

– О! Тебя выпустили под залог?

У кого-нибудь более впечатлительного коктейль, наверное, тут же хлынул бы обратно. Но я не расстался с целительным завтраком, быстро заглотил «Мэри», а потом спросил:

– Чего?!

В ближайшие полчаса я узнал, насколько стремительно мутируют и множатся слухи. С момента мерзкого эпизода на балконе прошло всего шесть-семь часов, но весь конвент уже знал, что: а) я всемирно известный вор; б) меня видела куча свидетелей, готовых поклясться, что я в костюме Человека-паука забрался по фасаду отеля с первого этажа на четвертый, или в) меня совершенно точно видели – несколько человек безукоризненной репутации – одетым в черную форму спецслужб, спускающимся с крыши на балкон ограбленного номера.

Все бы ничего, но многие американцы в тот день уезжали домой и увозили с собой эти лживые измышления. А потом Майк Харрисон[25]– храбрец, писатель, скалолаз – возле того же бара преподал мне урок на низком парапете (украшенном поверху резным растительным оргаментом). Я спрыгнул с высоты около двух футов, неловко приземлился, повредил стопу и хромал до конца конвента. Два фута! И это после игр со смертью на четвертом этаже! Ну что это такое!

Позорище.

Возвращаемся домой с Айлы, самое время подвести промежуточные итоги. Мне пришло в голову, что страну или любую другую сложно организованную местность можно познавать разными путями. Я считаю, что неплохо ориентируюсь в шотландских ландшафтах: объехал почти всю страну на машине, летал над ней на самолете, некоторые участки преодолел пешком, заходил с разных сторон, когда плыл морем и возвращался в ту же точку, останавливался во всех больших и многих маленьких городах, покорил несколько горных вершин, сплавился по парочке рек, причем несколько раз на байдарке. Скромно скажу, что более или менее сведущ в ее истории, хотя мог бы и, наверное, должен бы знать намного больше. Думается, я четко понимаю разницу между разными шотландскими регионами, различными менталитетами и акцентами, которые меняются от одной местности к другой. Я разговаривал и со шпаной, и со знатью, причем и те и другие иногда мыслили разумно, а иногда несли бред; я старался – правда, не особенно усердно – следить за культурной жизнью Шотландии.

Но всегда есть нечто большее. И всегда есть нечто иное. Думаю, заядлый альпинист может обладать теми же общими знаниями, которые я признал у себя выше, но из-за своего увлечения он совершенно по-другому определять суть Шотландии; альпинисты мыслят покоренными и непокоренными вершинами, хранят яркие воспоминания о тропах и горах, в их личной географии Шотландия представлена западом, центром и северо-западом (и вообще география физическая для них будет важнее любой другой). А на внутренней карте, например, гольфиста основными будут совершенно другие области – юг, восток и северо-восток. Профсоюзный деятель, в свою очередь, выделяет для себя совершенно иные регионы: центральный промышленный пояс или же значимые для рабочих места, такие как порты и заводы электронного оборудования. Каждая профессия, каждая сфера научного или человеческого интереса формирует собственную модель страны; у каждого жителя картина мира будет отличаться от той, что в голове у других, но при этом совпадать в общих чертах с представлениями тех, кто разделяет его профессию, досуг или увлечение.