«Штайер-1500А» старой модели с командирским флажком. Им пользовался командир эскадрона.

Ответ командира полка оказался пророческим:

— Обер-вахмистр С., мы достаточно давно знаем друг друга, и сейчас я скажу вам: если дела обстоят так, что теперь уже не Главное командование Вермахта выделяет нам танки, а вы покупаете их за шнапс, то войну мы проиграли!

Мой танк — теперь 1244 — в боях под Никополем неоднократно получал попадания и останавливался. Однажды снаряд ударил в наклонную переднюю броню и не причинил вреда. В другой раз, 16 января 1944 г., во время налета «швейных машинок», во время которого русские бельевыми корзинами бросали мелкие бомбы, отчего многие гренадеры, шедшие рядом с нашими танками, получили ранения, одна бомба попала точно в середину нашей пушки.

Командирский танк 1251 в перерыве боев на Никопольском плацдарме.

При сильном морозе по степи свистит ветер. Экипаж одет в двусторонние куртки. На навесных щитах видно цеммеритовое покрытие, защищавшее от магнитных мин и зарядов.

У экипажа было впечатление, что он сидит в центре самого взрыва: грохнуло со всех углов, огромное количество искр осветило внутренность танка. Но действие, произведенное на нашу пушку, было небольшим: едва заметная вмятина была единственным повреждением. Однако пришлось менять пушку и на некоторое время отправляться в тыл. Мы снова могли немного отдохнуть.

Разведчики рядом с нами. Во время контрудара 14.1.1944 г.

Командная бронемашина Sd.Kfz 251/3 с двумя звездообразными антеннами. В щите отсутствует пулемет. Обычная нехватка бортового вооружения.

Во время короткого пребывания в мастерских экипаж 1244-го смог снова хорошенько выспаться, и у меня было время, чтобы писать. Своей матери о последних боевых днях я сообщал: «Два дня русская артиллерия била по нам как бешеная. Можно было радоваться, что, по крайней мере, сидишь в танке, так как снаружи летело полно осколков». Там же следовала приписка, что я уже «целую вечность» (с 12 декабря 1943 г.) не получал почты. Родина в ужасные дни войны всегда оставалась точкой опоры. Если не было писем из дома, то не хватало чего-то такого, обо что можно опереться. Впадали в депрессию. Так, через 5 дней я написал письмо с новым упоминанием о том, что жду почту с 12 декабря 1943 года (и Рождества), которое звучало с настоящим разочарованием.

Никопольский плацдарм наша дивизия обороняла словно пожарная команда, контратакуя постоянно на тех участках, где «горело». Поэтому русским прорваться так и не удалось. Но вдруг 23 января 1944 года нам приказали покинуть Никопольский плацдарм. Дивизия пересекла Днепр и погрузила танки на поезд, чтобы потом двое суток ехать в направлении Умани. Внезапное снятие дивизии с Никопольского плацдарма было сделано для того, чтобы мы пробили образованное русскими кольцо окружения под Черкассами.[5]Мы быстро погрузили танки в эшелоны, но русские тоже наступали очень быстро.

После выгрузки мы двинулись по шоссе (3 февраля 1944 г.), но вдруг наш танк с визжащим звуком свернул в сторону. Мы сразу поняли, что сломалась бортовая передача. Неспособные двигаться, мы двое суток простояли на дороге, пока нам наконец не помог проезжавший танк, дотащивший нас до деревушки поблизости от Тишковки, где мы поставили танк между двух домов. Поскольку нам было нечего есть, то мы сначала прикончили наш танковый неприкосновенный запас, употреблять который можно было только в чрезвычайном случае. НЗ был рассчитан на трое суток и состоял из банки свиной тушенки, сушеных овощей, хлебцев, смальца, шоко-колы (шоколада с кофеином), 100-граммового кубика, спрессованного из молотого черного кофе и сахара в отношении 6:4, и походного напитка. Для бойца это чудесная еда!

Поскольку пища во все годы войны играла доминирующую роль, я еще очень хорошо помню истории, ходившие среди солдат о еде фельдмаршала фон Манштейна: «У Манштейна обычно только сливочное масло, но когда к нему приезжает фюрер, — то у него на столе только маргарин».

Самый любимый всеми солдатами «Опель-блиц», кухонный автомобиль. Эскадронный фельдфебель наблюдает за раздачей пищи.

И действительно, там могло быть что-то такое. Это подтверждает и Г. Науман, который в чине майора состоял при фон Манштейне офицером связи и рассказывал о питании в его штабе. Там можно было услышать такой диалог. Полковник спрашивает майора:

— У вас есть человек, который мог бы сбегать в офицерский буфет?

— Да, конечно.

— Скажите, чтобы взял бутылочку шампанского, у меня такое похмелье, видит Бог!

А обед в столовой командующего ординарцы сервировали как в первоклассном ресторане: начинали с супа, потом — главное блюдо, затем — десерт. А на дижестив ординарцы на серебряных подносах подавали коньяк и сигары. Особо примечателен подарок фельдмаршала фон Рундштедта из Франции, который в форме кича прислал устрицы на льду. Манштейн отблагодарил его бочонком икры и коньяком.

Посылки отправляли специальным самолетом на расстояние «всего» 3500 километров.

После короткого отдыха мы поехали за продовольствием. Командир и экипаж 1244-го танка на попутных машинах поехали в ближайший городок Новоар-хангельск. На пункте продовольственного снабжения (такие располагались в каждом крупном населенном пункте) мы получили сухой паек. К нашей радости, мы там снова нашли солдатский санаторий и медсестер. В той обстановке сестры, как и любые женщины, воспринимались всегда симпатичными и привлекательными. Немного пробудились эротические чувства. Но встреча с сестрами была очень короткой, а без любви для молодого неопытного в этих вопросах бойца секс был немыслим. Местечко, где мы квартировали, располагалось почти в 20 километрах от городка, но по дороге было сильное движение, поэтому мы регулярно на попутных грузовиках, легковушках или мотоциклах ездили в санаторий, а вечером возвращались назад.