Далее Брукс предлагает читателю представить праведную женщину бобо, профессора или владелицу инвестиционного фонда в лучах заката. Он подробно описывает экологически чистый район, большой участок, окружающий большой добротный дом с террасой. Женщина заходит в дом, открывая кленовую дверь, «доставленную из Новой Англии самолетом», проходит в просторную гостиную с камином, скромной, но изящной мебелью. Любуется своей коллекцией деревянных черпаков и другими аксессуарами, купленными в маленьких антикварных лавках.

И вот, уже испытывая сладостное умиротворение, она замечает стоящего в дверях кухни Ангела Смерти. Это специальный Ангел – его посылают только к бобо. От его потертого твидового пиджака исходит сияние, и, судя по громадной керамической кружке в его руках, которую она купила прошлой весной на ярмарке ремесел в Санта-Фе, он уже какое-то время ее ожидает.

Ангел Смерти подробно расспрашивает о ремонте, который они закончили в прошлом году. Ангел Смерти подивится тому, как им удалось, втрое увеличив площадь дома, сохранить в неприкосновенности его дух. После чего сообщит, что она только что умерла, но никуда забирать ее он не собирается. Ей предстоит вечное существование в окружении этих превосходных вещиц[89].

Макбук и плесень

Большинство моих друзей и знакомых, приехавших в Москву из других городов, стремятся снять квартиру с белыми стенами и высокими потолками. Если стены в квартире другого цвета, их рано или поздно перекрашивали в белый. Забавно, что тех, кто родился и вырос в Москве, всю жизнь прожил в своей квартире, цвет стен волновал в последнюю очередь. Зато в арендованной квартире может не гореть свет в туалете, на потолке в ванной может зеленеть плесень, через дыры в полу – прыгать блохи, но стены должны быть белого цвета. За время жизни в Москве я видела этот паттерн десятки раз.

Однако самая яркая история про квартиру мечты случилась со мной зимой 2016 года, когда мой краснодарский друг съезжал из комнаты в московской коммуналке и срочно искал себе новое жилье. Покидаемая комната была типичным примером московского арендованного рая: центр, белые стены, высокие потолки, два больших окна, огромная кровать, рейл для одежды вместо шкафа, макбук на хлипком столике. На кухне и в ванной царила полная разруха, выглядели они так, будто ремонта там не было как минимум лет сорок. В соседних комнатах жили редакторша глянцевого журнала (из-за конфликта с которой ему и пришлось переехать), мать-одиночка и ночной повар. Требования к новой квартире были простыми: центр Москвы, желательно внутри Садового кольца, простор, минимум мебели, максимум света и более-менее сносные соседи.

Как ни странно, новую комнату для него нашла я. При просмотре в фейсбуке группы по аренде взгляд остановился на необычной комнате в доме XIX века, который на первый взгляд выглядел нежилым. Дом находился рядом с посольством североафриканской страны и одним из старейших московских монастырей, но главной, безусловно, была сама комната: огромная, с тремя окнами и стенами ярко-синего цвета. О соседях не было ни слова. Аренда стоила смешные по московским меркам 20 тысяч рублей в месяц. Еще одно совпадение: новый дом находился буквально через дорогу от места, откуда вот-вот должен был съехать друг. Я тут же отправила ему ссылку на объявление. Быстро переговорив с хозяином квартиры, он будто по волшебству переехал на новое место буквально на следующий день. Квартира оказалась точь-в-точь такой же, как на фотографиях, что очень обрадовало нас обоих.

Первые несколько месяцев прошли безоблачно. Новым соседом моего друга был сам хозяин квартиры: сорокалетний безработный москвич, чье утро обычно начиналось с банки джин-тоника и амфетаминов. Ему было безразлично, кто живет в соседней комнате, кого он к себе приглашает и кто сидит на общей кухне до четырех утра. Главное, чтобы сосед вовремя платил и поддерживал хотя бы видимость порядка. В остальном квартира была воплощенной мечтой о богемной жизни: интерьер, вызывавший неизменный восторг и зависть гостей, центр города, низкая аренда, безразличный сосед и никаких требований к распорядку дня. До моего друга, художника-иллюстратора, в этой комнате тоже жил художник.

Тем летом мы много времени проводили вместе, сидели с открытыми окнами, слушая, как звонят колокола ближайших церквей, либо плелись по перекопанным бульварам в одну из забегаловок, где после девяти вечера действует скидка на все меню, потягивали сомнительного вида коктейли (3 по цене 1) под идиотскую фоновую музыку. Дела у него и у меня были не очень. У него не было работы (аренду оплачивали родители), я только устроилась на новую, где меня испытывали на прочность и просили работать сверхурочно. Никто и никогда не говорил о будущем, потому будущее наступало только в день оплаты комнаты на следующий месяц. Выглядели мы как дешевая пародия на героев фильмов Ноа Баумбаха. Сидя в эпицентре московской жизни, мы производили впечатление молодых беззаботных ребят. Никто особо не интересовался, что скрывается за этим фасадом. Со стороны все выглядело так, будто мы живем «классной» жизнью, о которой принято мечтать: красивое жилье в центре Москвы, «креативная», пусть и временная, работа, толпы интересных людей вокруг, минимум ответственности и обязательств. На деле, кое-как зацепившись в незнакомом городе, посвятив себя временной, малооплачиваемой, но зато любимой работе без перспектив, мы жили в постоянной тревоге и тумане неопределенности. Единственным, что нам по-настоящему принадлежало, были наши ноутбуки (и другая техника), кое-что из одежды, белья и посуды.

Кажется, именно тогда в разговоре впервые прозвучала фраза про «макбук и плесень», а сам комплект стал негласным символом нашей жизни на долгие годы. При поверхностном взгляде «макбук и плесень» выглядит комичным сочетанием модной, неоправданно дорогой техники и обветшалого жилья, где никто не станет делать хороший ремонт, потому что живет там временно. Сочетание двух элементов – визуальное воплощение жизни, где временное заменило настоящее и будущее, неважно, идет ли речь об аренде, проектной занятости или «свободных отношениях». Если заглянуть чуть глубже поверхности, «макбук и плесень» – идеальная метафора всепоглощающей неопределенности, нестабильного и эфемерного, ставшего единственно возможной формой существования. Той жизни, где при полном отсутствии гарантий и образа будущего только и остается, что цепляться за нематериальное, красивые фотографии, переписки в мессенджерах, комментарии и лайки, заключенные в лаконичный алюминиевый корпус на фоне белых стен с проступающей плесенью в очередной съемной коммуналке.

Беззаботная атмосфера квартиры начала понемногу давать сбои: теперь к хозяину почти каждый день приходили друзья и знакомые, иногда целыми компаниями. Пьяные, часто невменяемые, они дни напролет просиживали на кухне в клубах сигаретного дыма, глядя мутным