В личной порядочности Канариса не сомневалось даже гестапо, не стеснявшееся с подозрениями относительно разбазаривания казенных денег. И в самом деле, хотя через его руки в отсутствие достаточного контроля проходили значительные суммы, он никогда не использовал эти обстоятельства для собственного обогащения. Образ жизни Канариса, учитывая его воинское звание и занимаемую должность, оставался сравнительно скромным. Он не просил у фюрера и не получал никаких дополнительных выплат и единовременных вознаграждений. Небольшой домик в Шлахтензее у Бетацайле, в котором он прожил до своего ареста, Канарис приобрел в 1936 г. в том числе на деньги, вырученные от продажи принадлежащей супруге дорогой скрипки, так как имевшихся сбережений не хватало, чтобы уплатить требуемую цену.

Как шеф абвера, Канарис был противником излишнего расходования денежных средств. И после существенного увеличения служебного персонала и заметного усиления своей роли в государственной политике, абвер остался на Тирпицуфер, 74–76 в прежней «лисьей норе», названной так вовсе не в честь руководителя, хотя некоторые и считали его старой хитрой лисой, а из-за многочисленных полутемных коридоров, передних и задних лестниц этого бывшего «господского» многоэтажного дома. Со своими салонами, большими проходными комнатами, кухнями, помещениями для прислуги, строение совсем не подходило для солидного учреждения, и незнакомый с его внутренним расположением был обречен блуждать по переходам. Канарис вовсе не пытался что-либо предпринять для основательной внутренней перепланировки или для переезда в другое здание, более приспособленное для работы спецслужбы. А это, между прочим, было крайне нежелательно еще и потому, что рядом находилось центральное управленческое звено вермахта (ОКВ), куда можно было пройти, не выходя на улицу.

Он был вполне доволен и своим служебным кабинетом, располагавшимся на самом верхнем этаже. Поднимался Канарис к себе на старомодном скрипучем лифте, часто выходившем из строя. Само помещение, к которому примыкала приемная с двумя секретаршами, выглядело необычайно скромно. Ничего похожего на помпезные залы, которые крупные фигуры нацистского режима обычно называли своими рабочими кабинетами. Комната Канариса была средней величины и обставлена только необходимой мебелью, взятой, казалось, из старых запасов без особого выбора и соблюдения единства стиля. К комнате был пристроен балкон, выходивший на Ландверканал. На письменном столе, как напоминание о морской карьере начальника, стояла миниатюрная модель крейсера «Дрезден», на котором он участвовал в морских сражениях у Коронеля и у Фолклендских островов. Рядом – пресс-папье с тремя бронзовыми обезьянами на верхней мраморной пластинке. Одна обезьяна напряженно прислушивалась, приложив ладонь к уху, другая внимательно смотрела вдаль, а третья прикрывала рукой рот; эти обезьяны символизировали девиз абвера: его сотрудники должны все слышать и видеть, но не болтать.

Среди картин на одной из стен выделялась увеличенная фотография каудильо с его собственноручным посвящением, японская живопись: что-то похожее на рожу дьявола – подарок японского посла Осимы. На другой стене – фотографии бывших руководителей немецкой спецслужбы, в том числе и знаменитого шефа отдела III-б германского Генерального штаба во время Первой мировой войны полковника Николаи. Над диваном – карта мира. Вполне логично: ведь интересы человека, который здесь работает, простираются далеко за государственные границы Германии и не ограничиваются европейским континентом, а охватывают все страны земного шара. Обстановку этого странного рабочего помещения дополняли пара канцелярских стеллажей, подчас безнаказанно используемых Зепплом, жесткошерстной таксой, в качестве каменной тумбы, и железная походная кровать, на которой Канарис иногда после обеда недолго отдыхал. Когда политическая ситуация или положение на фронте становились особенно напряженными, бывало, что адмирал проводил в кабинете и ночь, чтобы на случай срочной надобности быть, так сказать, «под рукой».

Канарис вовсе не думал о том, что убранство собственного кабинета не очень-то соответствовало его должности, особенно если учесть, что ему часто приходилось принимать здесь важных иностранных посетителей. Он не придавал внешним показным атрибутам большого значения и не соглашался тратить деньги даже на приобретение сносного ковра, который придал бы помещению более презентабельный вид. Один из его бывших сотрудников сказал, что Канарис, вероятно, не слишком бы удивился, если бы ему вместо письменного стола поставили в кабинет обыкновенный деревянный ящик. Обязательной была только фотография Зеппла на каминном карнизе напротив письменного стола.

Так выглядело помещение, где Канарис работал, когда не был в отъезде. Здесь проводил он ежедневные совещания, называвшиеся «колонной».

Личный состав абвера вовсе не был однородным. Оглядываясь назад, можно выделить три главные категории сотрудников. Во-первых, это офицеры, получившие военную подготовку в кайзеровских сухопутных войсках или в военно-морских силах. После революции 1918 г. они уволились из вооруженных сил, а позднее как гражданские лица поступили на службу в разведывательные органы. Со временем, по мере приобретения опыта, получили должности так называемых офицеров комплектования (К-офицеры) с восстановлением воинского звания и были формально зачислены в ряды гитлеровского вермахта. В этой группе наиболее очевидно сохранились старые армейские традиции, понятия служебного долга и офицерской чести. Ее представители составляли значительную часть постоянных сотрудников различных отделов абвера. Они еще до прихода Гитлера к власти и прежде чем облачиться в мундиры К-офицеров, анонимно всячески помогали рейхсверу. От них несколько отличались те, кто в ходе начавшегося по инициативе Гитлера вооружения и увеличения численности войск оставил жизнь на гражданке – где занимаемое положение, как правило, не соответствовало его ожиданиям и притязаниям – и устремился в ряды вооруженных сил с некими надеждами. Здесь, коротко освежив в памяти знания военного дела, приобретенные в большинстве случаев еще во время Первой мировой войны, они быстро сделали карьеру. Абвер тоже в процессе расширения получил свою долю людей этой категории. Однако ввиду особых требований, касающихся уровня общего образования и знания зарубежных стран, предъявляемых к кандидатам на должность, абвер мог отбирать тщательнее, чем это было возможным в войсковых частях. В общем и целом это более позднее пополнение можно отнести к упомянутой выше первой группе.

Совсем другой тип людей представляли офицеры, прошедшие школу созданного Сеектом рейхсвера. И если старшие из них по возрасту успели принять участие в Первой мировой войне 1914–1918 гг. в составе кайзеровских сухопутных войск или военно-морских сил, то по-настоящему солдатскую выучку и окончательную шлифовку они получили в процессе интенсивной специальной подготовки в рядах 100-тысячной армии. Все они были профессиональными военными высокой квалификации со специальной подготовкой, почти не имеющей аналогов нигде в мире. Формируя рейхсвер, генерал Сеект стремился сохранить этические нормы и идейное богатство старого офицерского корпуса, перенять и привить офицерам Веймарской республики по меньшей мере все то, что имело непреходящую ценность. И ему это большей частью удалось. Едва ли мы покривим душой против истины, если скажем, что с ликвидацией королевской прусской армии и других династических воинских контингентов бывших немецких земель во вновь образованные вооруженные силы республики был все-таки привнесен известный дух чиновничества. Клятва верности обезличенной конституции не являлась полным эквивалентом абсолютного повиновения лично Верховному главнокомандующему и монарху. И нет ничего предосудительного в том, что немалое число офицеров рейхсвера надевали военный мундир не «по зову сердца», а рассматривая свою службу в вермахте как обыкновенную работу, профессию или должность.