С крикливыми, беспокойными младенцами, которые не давали отдыха ни днем ни ночью, Татьяна выбивалась из сил. Андрей учился и подрабатывал чертежником. Таниной маме только исполнилось сорок два года. Она бы бросила работу и сидела с внуками. Но кто ж бросает работу за тринадцать лет до пенсии? Заработать хорошую пенсию — это было так же обязательно в представлении родителей, как вообще трудиться.

Татьяна перевелась на заочное. Андрей делал ее курсовые и контрольные, в сессию она подчас приходила на экзамены, не зная названия предмета. Самыми лучшими преподавателями были те, кто заранее через старосту группы объявлял таксу за экзамен и зачет. Без стыда и совести Татьяна получила диплом, не обладая даже минимальными знаниями по специальности.

Ее семья переняла идеологию жизни родителей и еще миллионов других советских семей: трудиться, трудиться и еще раз трудиться, чтобы обеспечить достойный прожиточный уровень. Быть хорошо одетыми — это прежде всего иметь телевизор, бытовую технику, библиотеку дефицитных книг вроде Дюма и Фолкнера, по праздникам ставить на стол соленую горбушу и копченую колбасу. Трудился, то есть зарабатывал деньги, конечно, Андрей. Его кульман стоял рядом с детскими кроватками и никогда не убирался. Чужие дипломные проекты, курсовые, заказы на чертежи от знакомых. Летом он ездил в стройотряды. Татьяна перебиралась на дачу. Кроме своих детей, нянчила отпрысков двоюродных братьев — жалко малышей, будут чахнуть в пыльной Москве, а она все равно в Малаховке сидит.

После института Андрея пригласили на работу в горком партии. Потом он перешел на руководящую должность в Главное архитектурное управление. Успешно шагал по административной лестнице.

Татьяна занималась домашним хозяйством и детьми. Когда они пошли в школу, по настоянию Аллы Георгиевны в очень престижную, английскую, в районе Никитских Ворот, жизнь Тани, и до того организованная с режимной четкостью, необходимой детям, теперь стала еще строже. Проснуться в шесть часов. Приготовить завтрак детям и мужу. Отутюжить ему костюм, белую рубашку, малышам школьную форму. Почистить обувь. Разбудить их, накормить. Пока одеваются, вымыть посуду. Пять остановок на метро, две на троллейбусе. В школьном гардеробе проверить, чтобы переобулись в сменку. Пять уроков — успевает купить продукты и отвезти их домой. Четыре урока — не успевает. Покормить детей в школьной столовой и — на метро до «Динамо». Павлика в бассейн, Маришку в секцию фигурного катания. Это три раза в неделю. Остальные три раза — художественная школа. Пока они занимаются, купить продукты, заплатить в сберкассе, починить обувь, забрать белье из прачечной и одежду из химчистки. Домой. Ужин. Усталые дети падают лицами в тарелки. А еще делать домашние задания. Приободрить, развеселить, выучить английские глаголы. Убрать в квартире, встретить Андрея. Почему ты хмурый? Выслушать. Приободрить, развеселить. Уложить детей. В душ. Упасть к мужу на плечо. Кто устал? Ты устал? Бедный мой! Я? Нет, ничуточки не устала. Да, будем восстанавливать силы с помощью эротической гимнастики. Тише! Вдруг дети не спят.

Шесть утра. Звонок будильника…

Когда дети перешли в пятый класс, у Андрея появилась служебная машина. Он отвозил их утром в школу, в спортивные секции и на занятия живописью они добирались уже сами. Расставшись со «своим другом», к ним переехала свекровь. Андрею дали квартиру — большущую, четырехкомнатную, в том же районе. Алла Георгиевна бесконечно болела, изводила всех детскими капризами, обидами и претензиями. «Вот я умру, — говорила она, — вы пожалеете, что так со мной обращались». С ней обращались как с дорогим человеком, вдруг лишившимся ума. Она, собственно, такой и была. А умерла мама. Врачи говорили, этот рак желудка часто путают с обычным гастритом, а когда диагноз установят, бывает уже поздно. Страдала в последние дни мама чудовищно.

Новую квартиру хотелось красиво обставить, не так, как у всех, не тем, что может получить Андрей из своих номенклатурных распределителей. Татьяна искала по антикварным магазинам старинную мебель, реставрировала ее, собирала на свалках деревянные ящики, разбивала их на дощечки, полировала, чтобы сделать по своему проекту шкаф для прихожей.

Папа неожиданно женился. На тетке, которую стыдно в дом пригласить. Вытравленные перекисью волосы, беломорина во рту, жирная косметика, расплывшаяся по морщинам, матерные слова в каждом предложении и стойкий запах перегара. А он был счастлив. Татьяна никогда не видела, чтобы с таким щенячьим восторгом он на маму смотрел. Пусть. Был папа, дедушка, а стал… Пусть.

Волны перестройки, гласности не заляпали Андрея грязью. Напротив, подняли его выше — в ельцинский горком Москвы. Короткая опала в Минстрое, куда Андрей попал вместе с лидером. Стрельба по Белому дому, и снова карьерный взлет. Кремль, правительственные дачи под Москвой, молодые реформаторы. И вдруг муж решает резко переменить судьбу — уйти в частный бизнес. Создает строительную фирму. Он постоянно находится в каком-то волнении, нервном возбуждении — то ли в страхе, то ли в эйфории.

— Я не понимаю тебя, — говорила Татьяна, — о чем ты переживаешь? Даже если у тебя ничего не выйдет, всегда можешь устроиться на хорошую должность.

— Да, не понимаешь. Ты далека от этих игр, как пингвин от белого медведя. Один на Южном, другой на Северном полюсе обитают. Поэтому и выигрыш оценить не можешь.

— Так объясни мне — за что мы воюем?

— За то, чтобы урвать у государства большой кусок и сделать его своей собственностью.

Этого Татьяна действительно не понимала. Андрей был порядочным человеком — она сотни раз слышала эту характеристику от его сослуживцев на всех этапах карьеры мужа. Он постоянно кому-то помогал, кого-то пристраивал. Они приглашали в гости и сами наносили визиты «нужным» людям, но близкими их друзьями оставались его приятели по армии, институту да Ольга с Леной. Андрей был брезглив и чистоплотен. Он мог рваться к номенклатурной кормушке, но желал получить ее по праву должности. И не унизился бы до грязных махинаций.

Татьяна не понимала его, но доверяла. Папа связался с пошлой женщиной, Андрей интригует. Очевидно, в психологии мужчин есть нечто, чего ей никогда не постичь. Но это не мешает их любить.

Павлик и Маришка поступили в Архитектурный институт. В жизни Татьяны появилось давно забытое свободное время. Домашние задания, дневники, учителя, репетиторы, детские болезни — все кончилось. Свекровь не покидала свою комнату, ей наняли сиделку. Ольга уговорила за компанию сделать пластическую операцию — сейчас, в тридцать шесть, никто не заметит, а потом поздно будет. Татьяна помолодела на десять лет. Чего действительно никто не заметил. Таня пришла к выводу, что женское лицо сродни квартире: беспорядок бросается в глаза, а на тщательную уборку внимания не обращают, наличие морщин констатируется, а отсутствие воспринимается как норма.

В их доме снова появились книги по архитектуре и дизайну, каталоги, проспекты с выставок — все несли дети. В отличие от того, что удавалось достать родителям двадцать лет назад, нынешние издания отличались как ракета Циолковского от станции «Союз». Татьяна с интересом читала, рассматривала. Захотелось что-то придумать самой. Большие формы ее страшили, она не знала, как к ним подступиться. Рисовала домики, загородные коттеджи, придумывала к ним внутренние интерьеры. В окрестностях Москвы она видела много каменных уродцев — дачи новых русских. И переделывала их на листах альбома: можно было бы сделать так, так или этак.