и потом ехать в Зареченск. Найти лошадь в быстро сгущающихся сумерках было делом нелегким. Пройдя немного, Сыромолотов остановился и прислушался: не звякнет ли ботало, на такой случай и подвязал его. Тайга молчала. И эта ничем не нарушаемая тишина действовала угнетающе.

Егор Саввич пошел дальше. Двигался осторожно, отводя руками ветки и все время прислушиваясь. Наконец понял, что не только не найдет лошади, но, пожалуй, и вообще забредет в другую сторону. Самое разумное дождаться рассвета. Сыромолотов выбрал подходящее место и умело развел костер. Давно хотелось есть, но дорожная сума с припасами осталась притороченной к седлу. С собой была только плоская фляга с водкой. Вытащил ее, глотнул два-три раза и сплюнул в огонь. Крепкая водка обожгла рот, а закусить нечем. Егор Саввич ругнул себя за оплошность и стал подбрасывать в огонь мелкие ветки. Он боялся заснуть, где-то в глубине шевелился страх. Сыромолотов вздрагивал, если вдруг раздавался треск ветки или крик ночной птицы, и беспокойно оглядывался, хотя в темноте леса все равно ничего невозможно было увидеть. Костер то разгорался, то угасал. Огонь жадно набрасывался на ветки и пожирал их с удивительной быстротой. Заготовленного хвороста могло не хватить, а идти за валежником не хотелось. Сыромолотов стал экономить топливо, стараясь не дать огню заглохнуть совсем. Ночь не холодная, не замерзнет, а большой костер заметен издалека. Может подойти такой же бродяга, как и тот, что остался там. А чем такая встреча обернется — одному богу известно. Лучше уж без огня, как-нибудь перетерпит.

Ночь тянулась бесконечно. Небо, закрытое с вечера облаками, постепенно прояснилось, и кое-где замерцали звезды. Тишину спящей тайги нарушало только слабое потрескивание веток в костре да временами откуда-то из черной глубины доносилось уханье филина. Как ни крепился Сыромолотов, усталость, пережитые волнения и позднее время взяли свое. Он задремал. Когда очнулся от дремы, небо уже посветлело, костер давно прогорел и от него осталась лишь груда углей. Егор Саввич поежился от утренней сырости, поднялся, разминая отекшие руки и ноги. Сразу вспомнились события минувшего дня. Первой мыслью было уйти поскорее и подальше от этого страшного места. Потом подумалось: как же уйти, если не проведал тайник, ведь для того и поехал.

Оглянулся — и сразу узнал место. Вот и тропа, по которой шел вчера к тайнику. Недалеко должна быть одинокая приметная лиственница, возле нее оставил коня. Егор Саввич бодро зашагал по тропе, опять прислушиваясь, надеясь уловить знакомый звон ботала. Скоро вышел к лиственнице, но лошади не увидел. Стреноженная, она не могла далеко уйти. Сыромолотов стал кружить вблизи, легонько посвистывая, авось конь отзовется ржаньем. И куда он забрел? В такой чаще не мог бы далеко уйти, если только зверь какой напугал. Медведи в этих местах встречаются редко, волки тоже, разве рысь. Голодная таежная кошка может напасть на лошадь, к тому же спутанную. Тревога росла: за потерянного коня отвечать придется да еще шагать верст сорок до поселка.

Егор Саввич остановился, раздумывая. Его внимание привлек странный шум. Низко над лужайкой пролетела большая стая птиц, за ней другая. Летели вороны, лесные голуби, сороки, ястреба, даже тетерева. Это удивило и встревожило Сыромолотова. Еще пролетела стая, а неподалеку на сосну шумно опустился глухарь, и толстая ветка закачалась под грузной птицей. Заметив человека, лесной петух сорвался с ветки и скрылся среди деревьев. Все птицы летели в одном направлении, словно от кого-то спасались. Порыв ветра встряхнул верхушки деревьев, они тревожно зашумели, и Егору Саввичу показалось, будто запахло дымом. «Не тайга ли горит? — в беспокойстве подумал он. — Не зря же птицы летят». Совсем близко прошмыгнула в кустах рыжая облезлая лисица. И тут же, обгоняя одна другую, бурыми мячиками запрыгали по веткам белки. Потом большими скачками промчалось стадо косуль, и почти следом за ними, круша молодые деревца, не разбирая дороги, гулко топая, пробежал сохатый, закинув на спину горбоносую большую голову.

Лесное зверье бежало в панике, и теперь Егор Саввич уже не сомневался: где-то начался таежный пожар. В извечном страхе перед огнем спасались птицы и звери. Надо и ему уходить. И, как на грех, коня нет, на коне он бы мигом убрался подальше от беды. В какой же стороне горит? Наверное, там, откуда бегут таежные жители, откуда подул ветер. Он и гонит огонь, с той стороны и дымом тянет. Теперь Сыромолотов уже ясно чувствовал едкий, горьковатый запах. Вот между деревьями потянулись тонкие сизые завитки и стали накручиваться на ветки, расползаться в разные стороны. В носу у Егора Саввича защипало, запершило в горле. Видно, пожар верховой, движется быстро.

Сыромолотов повернулся спиной к пожару и бросился бежать. Так резво он давно не бегал, наверное, с самого детства. Не разбирал дороги, как и тот сохатый, что промчался недавно. Не замечал, как спотыкался о пни и коряги, как ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, будто намеревались удержать. Вспомнилось: впереди должна встретиться большая прогалина. Успеть бы добежать до нее, на это теперь вся надежда. А в голове неотвязно сверлило: вот расплата, господь покарает.

За спиной грозно шумела тайга. Все громче трещало, свистело и постреливало. Как из только что вытопленной печи сильно тянуло жаром. Деревья заволакивало дымом, сквозь него кое-где проглядывали рыжие лохмы огня. Несколько раз Егор Саввич падал, налетая на скрытые в траве камни и коряги, но тут же вскакивал и бежал дальше. С непривычки задыхался, сердце бешено стучало, и удары отдавались в голове, путая мысли. Страх — не столько перед огнем, сколько перед возмездием — овладевал им все больше. Он уже не видел, куда бежал, натыкался на стволы деревьев, раздирая одежду острыми сучками. Где же та прогалина? Может, сбился, может, бежит не в ту сторону?

Огненные языки вдруг показались совсем близко. Пляшут, извиваются, перепрыгивая с дерева на дерево. Серо-желтое дымное облако затянуло небо, скрыв за собою медно-красный круг солнца. Ветер крепчал, гнул и раскачивал вековые сосны, могучие разлапистые ели, разбрасывая пылающие ветки, раскаленные угли, фонтанами рассыпая золотистые искры. Воздух густел от пепла, серые хлопья то взлетали, закручиваясь, то, рассыпаясь, устремлялись к земле.

Егор Саввич бежал из последних сил, дыша как загнанная лошадь, не оглядываясь. Давно в кровь исцарапал руки и лицо, избил о камни и бурелом ноги. Но боли не замечал, думая о том, чтобы не свалиться, пока не выбежит на прогалину. Задыхаясь, ничего не видя слезящимися глазами, Егор Саввич все громче шептал:

— Господи, не дай погибнуть, спаси и помилуй. Пудовую свечу поставлю. Спаси, господи, раба твоего.

Но