сбивается с мысли. При общении всегда поддерживает контакт. У него никогда не отмечалось ни одного периода бреда, даже кратковременного, в том числе во время совершения преступлений. Короче говоря, у Ги Жоржа нет никаких признаков каких-либо психических заболеваний; психометрические тесты показали, что он полностью поддерживает связь с реальностью. Контраст между его непринужденностью, едва не переходящей в дружелюбие, и жестокостью совершенных преступлений, несомненно, указывает на раскол «Я». Мы имеем дело не с психически больным, а скорее с субъектом, выказывающим признаки расстройства личности.

«Я» Ги Жоржа не измельчено, не раздроблено, не калейдоскопично, как у шизофреника. Его «Я» как бы разрезано пополам, расщеплено. Существует Ги Жорж, который не прочь поболтать, посмеяться и завести интрижку, и Ги Жорж, убивающий женщин. Это психопат. Совершая преступление, он не находится во власти галлюцинаций, а убивает, чтобы не поддаться тревоге. Ги Жорж не душевнобольной. Этот человек страдает расстройством личности, которое характеризуется импульсивностью, эмоциональной нестабильностью и особенностями поведения, а также склонностью к употреблению наркотических веществ, отсутствием чувства внутренней целостности, легкостью в переходе к действию и нетерпимостью к разочарованиям. Таким образом, в результате применения метода исключения, случай Ги Жоржа отсылает нас к самой распространенной категории серийных убийц – психопатам. Они организованные убийцы, способные к утаиванию и подготовке. Такие субъекты отличаются проницательностью, и их преступные серии могут растянуться на очень долгое время.

Но Ги Жорж – психопат особого рода. Он не просто нестабилен, его личность претерпела извращенное изменение нарциссического характера. Действительно, чтобы компенсировать абсолютное отсутствие самоидентификации, укрепить хрупкую личность, он нарастил мощный панцирь, защитную броню. Еще в 1978 году, когда ему было шестнадцать лет, один из педагогов отметил:

– Он хочет создать образ человека, уверенного в себе.

У Ги Жоржа никогда не возникает подавленного состояния, даже мимолетно. В его анамнезе нет ни попыток самоубийства, ни случаев самоповреждения. Он обижается только на других, на себя – никогда. Ни разу он не выразил чувства беспокойства, не продемонстрировал сомнений или внутреннего конфликта. Мне не доводилось замечать у него каких-либо странностей или внутренних противоречий. С другой стороны, я наблюдал претензию на непогрешимость и отстаивание образа человека, проявляющего твердость при любых испытаниях.

Любой, кого обвинили в тяжком преступлении и посадили за решетку, будет угрюм или обеспокоен. Но только не Ги Жорж! Ему комфортно, и он вежливо приветствует нас. Он умело подметил у каждого из трех экспертов какую-то слабость и попытался использовать ее в попытке очаровать собеседника. В моем случае это футбол. У него есть способность улавливать ожидания своих визави. Отслеживая человеческие реакции, Ги Жорж интересуется вашим образом мыслей, но как только дело доходит до его собственного внутреннего мира, возникает препятствие. Насколько ему легко поймать другого, настолько же тяжело войти в контакт с самим собой. Когда его спрашивают о совершенных им преступлениях, он упирается в свою внутреннюю стену, и мы делаем это вместе с ним. Я всегда спрашиваю серийных убийц:

– Как бы вы поступили, если бы убийца напал на вашу девушку?

И каждый раз следует один и тот же ответ, четкий, энергичный и точный:

– Я бы его прикончил!

Ги Жорж не является исключением из этого правила. Он осознает весь ужас своих поступков:

– Да, то, что я сделал, действительно мерзко! Да, то, что я совершил, ужасно, я знаю!

Но он ни на мгновение не вовлечен в это эмоционально. Он по-прежнему отстранен, словно речь идет о ком-то другом. Умом Ги Жорж способен поставить себя на место семей погибших, но совсем им не сочувствует. Он признает себя «чудовищем», но с точки зрения других. Он может измерить ужас своих поступков только при условии, что влезет в чужую шкуру и посмотрит на себя со стороны. Одновременно с тем ужасом, который он читает во взгляде другого человека, Ги Жорж добавляет:

– Если бы я знал, почему это сделал, я бы так не поступил!

Стандартное, верное и обезоруживающее замечание!

Ги Жорж совсем не жалуется на изоляцию в одиночной камере. Похоже, он довольно рано осознал свое одиночество: я один против всего мира, я несокрушим. Вот что в психоанализе называется «грандиозным Я». Ему недоступна амбивалентность эмоций, неведомы оттенки и градации чувств. Когда он ненавидит – полицию, общество, политику, журналистов, – все это у него происходит единым блоком. Такое понятие, как дилемма, ему также незнакомо. Но, как ни парадоксально это звучит, демонстративное отсутствие хоть каких-то слабых мест служит доказательством от противного: мы не имеем дело с ненормальным субъектом, который скрывается за маской гипертрофированной нормальности. При этом то, что этот человек лишен обычного психического, то есть невротического, функционирования, не означает, что он психически болен!

Несмотря на попытки произвести впечатление гордого одиночки, Ги Жорж вполне явно продемонстрировал способность вызывать симпатию. Например, когда он был приговорен к общественным работам в Париже, коллеги устроили ему прощальную вечеринку.

После ареста он сохранил большинство друзей. Хотя все эти люди были в ужасе от Убийцы из Восточного Парижа, они все равно не отказались от этого по-своему очень милого парня. Даже притягательного. Его не бросают. За него ручаются. Ему пишут и его навещают в тюрьме. Говоря о друзьях, Ги Жорж замечает:

– Они не видят другой стороны. Моя истинная сущность – это великая тайна!

Куда делся серийный убийца, державший в страхе весь Париж? Я сижу напротив Зверя Бастилии и слышу, как он говорит о своей застенчивости, при этом замечаю, что так оно и есть! С Ги Жоржем мы постоянно балансируем между очевидной нормальностью этого человека и ужасающей чудовищностью его преступлений. Это одна из отличительных черт расщепления, он не способен собрать себя воедино. А за ним и мы не можем этого сделать. Как и многие психопаты, он культивирует миф о бунтаре:

– Там, снаружи, меня ничто не в силах остановить! Хочу всегда оставаться вне рамок!

То, что подходит большинству, – работа, социальные ограничения, интерес к политике – не для него. На свободе у него нет никакого причала и, если можно так выразиться, никакого якоря в виде родственных связей. Получи он сейчас возможность покинуть тюрьму, не стоит и надеяться на то, что он добровольно сдастся полиции или вернется в камеру. Это значило бы признать свою вину и подчиниться закону! Психопаты – это мятежники, не признающие никаких причин для бунта, кроме своих собственных. Между Ги Жоржем и его выбором, между ним и остальными людьми не может существовать никакой третьей стороны. Он увидит в этом потерю контроля и, следовательно, повторное вскрытие личных недостатков. Он потеряет свои