проглотить какую-нибудь пилюлю, таблетку, чтобы забыться, чтобы, наконец-то перестало ныть сердце. И чтобы отвлечься от надоедливых воспоминаний, он начал «прокручивать» сегодняшний день рождения. «Восемнадцать, — хмыкнул он, — хоть бы врала поубедительней, — вспомнил Юльку. — Шестнадцать-то хоть ей исполнилось? А, туда же — кокетничает, глазками стреляет. Ну, нет, с малолетками не хочется иметь дело. За ручку с ней ходить? Нет, уж, увольте, не интересно». Мысли путанно перепрыгивали, припоминая события ушедшего дня. На него, вдруг, навалился неимоверный, тяжёлый сон, казалось, ещё чуть-чуть и он уснёт прямо здесь, на крыльце. Последний раз глубоко затянулся, выдохнул дым, щелчком отбросил сигарету в темноту осенней ночи, поднялся с крыльца и пошёл домой. Дома, не раздеваясь, в чём был, упал на кровать, открыл соцсети — проверить, когда Наташа была в сети последний раз. Заходила три минуты назад. Нестерпимо захотелось написать ей, может, ответит, отзовётся. Может быть, просто у неё определённые обстоятельства и она не смогла, да, не смогла, а не захотела ответить ему. А сейчас ответит и скажет: «Прости, что не перезвонила, так получилось. Когда мы увидимся?» Не стал писать. Включил медитативную музыку и уснул.

ГЛАВА 7

Он увидел её на том же самом месте, где они встретились первый раз. Снова лил дождь, она сидела на скамейке, не пытаясь укрыться. Волосы завесили лицо и некрасиво сбились в один большой неопрятный пучок. Лицо она закрывала ладонями, точно не хотела, чтобы кто-то увидел её или узнал, а может быть, она боялась, что от дождя расплывётся косметика. «Откуда здесь появилась скамейка? — удивился Влад, — недавно поставили?»

— Ната! — окликнул он её тихонько — не хотел, чтобы она испугалась от неожиданности, — Ната, — позвал он ещё раз, прислушиваясь к звучанию её имени — точно гладишь игривого котёнка по мягкой спинке.

Она вздрогнула, оторвала руки от лица, отлепила волосы, гримаса горечи исказила лицо.

— Что с тобой? — сердце его сжалось и точно спряталось в кулак, не выносимо было видеть страдание на её лице. Она не ответила, просто смотрела ему в глаза, узкие плечи нервно вздрагивали, по щекам протянулись две прозрачные дорожки из слёз. — Ответь! Что случилось? — он сел рядом, сдёрнул с себя ветровку, придвинулся к ней близко-близко, накрыл ветровкой её и свою головы. Хотелось защитить её, обнять, ощутить шелковистость её кожи, но он не мог сделать это — он держал ветровку, чуть укрывающую их от проливного дождя.

— Отстань! — грубо одёрнула она, оттолкнула его, вскочила и, не обращая внимания на ливень, быстро пошла прочь. Потом, вдруг, резко остановилась, чуть постояла, вернулась и бросила ему в лицо жестокие слова:

— Неужели ты так ничего и не понял? Ну, не люблю я тебя! Не люблю! И не надо мне названивать, писать, укрывать меня от дождя! Ничего не надо! Ни че-го мне от те-бя не на-до! Ничего! Неужели это так трудно понять!

Он, точно, окаменел. Он ничего не чувствовал, не чувствовал, что дождь льёт за ворот рубашки, не чувствовал горечи от жестоких слов. Внутри была пустота, и только сердце, сжавшееся в кулак, выстукивало: «Ничего! Ничего! Ничего!»

— Ну, что ты смотришь ягнёночком! — взбесилась она ещё сильнее от его молчания, — да, ты весь такой хороший и заботливый, а я тварь неблагодарная! Пусть так! — она снова резко развернулась, что бы уйти. Он вскочил, схватил её рукав:

— Зачем ты так! Я же не сделал ничего плохого! — она развернул её лицом к себе, чуть тряхнул.

Она сжалась, как бы опасаясь его, оглянулась по сторонам, как бы ища помощи. Попыталась вырваться, он отпустил.

— Неужели не понятно, если человек тебе не отвечает, значит, не хочет общаться с тобой. Это же так просто!

— Я понял! Теперь понял. Разве нельзя было сразу написать прямо или сказать? — он вытер мокрое лицо, на одну секунду, ему померещилось, что это слёзы заливают лицо. — За что ты так со мной?

— Я не хотела… Нет! Я не смогла бы слушать твой сладенький голосок: «Ната! — передразнила она его противным сюсюкающим голосом, — мы так давно не виделись! Я соскучился по тебе!» Она толкнула его в грудь и быстро пошла, почти побежала. Потом обернулась и прокричала, — не пиши мне и не звони! Понял? Ты мне надоел!

Он догнал её в два шага, снова схватил за руки, развернул:

— Да что ты о себе возомнила! Бабёнка с ребёнком, кому ты нужна-то была, кроме меня! В первый же день знакомства, потащилась ко мне. Другой бы сразу же тебя использовал! Да пошла ты! Одинокая звезда! Пока! — он презрительно скривил губы, — и не пиши мне, если тебе будет плохо. Поняла?

Он развернулся и пошёл прочь, не чувствуя ничего кроме злости: «Дура! Сучка драная! — прыгающими губами шептал он, — а я ещё любил эту дуру! Как ловко притворялась нежной и ласковой, а оказалась…»

Дома он встал под горячий душ, до красноты растёр тело жёсткой мочалкой, как бы пытаясь смыть её хлёсткие, жестокие слова. Тело очистилось, но внутри — нет. Внутри бушевала буря, ураган. Сердце яростно клокотало от ярости и злобы или от безнадёги — он не знал. Всего лишь несколько часов назад он любил её, как ему казалось, до безумия, а сейчас… наверное, ненавидел. Он не мог понять себя, свои чувства. Хотелось одного — уснуть и ничего не чувствовать. Он упал в кровать, пытаясь заснуть, мысли бестолково толклись в голове, перепрыгивая с одного на другое. Заснуть не получилось. Он поднялся, придвинул журнальный столик к дивану, распахнул дверцу холодильника, достал непочатую бутылку водки, налил полный стакан, поставил на столик. Положил на тарелку холодную котлету, купленную в магазине и напоминавшую внешним видом подошву старого ботинка. Порылся в холодильнике, нашёл луковицу, почистил, нарезал кольцами, посолил, отрезал от булки два куска хлеба. Закуска готова. Приготовления ужина чуть отвлекли его от неприятных мыслей. Он хотел залпом выпить весь стакан водки, не получилось, осилил только половину. Откусил кусок котлеты, похрустел луком. В голову торкнуло и, вместо облегчения, на него обрушилась безумная тоска. Проверил, когда она была последний раз в сети — ещё до того, как между ними произошла разборка. Брезгливо отбросил телефон в сторону, точно это именно он был виноват в том, что произошло. Мощным глотком допил остатки водки в стакане, доел остатки незамысловатого ужина, закурил, заплетающейся походкой подошёл к окну, распахнул его настежь. Холодный ветер дунул в лицо, попытался вырвать у него сигарету, зажатую между средним и указательным пальцами правой руки. «Э! Так не пойдёт!» —