— Сходи, погуляй, ага, — одобрила Лида. — Там магазин проходить будешь — если хлеб есть, возьми булку.

В сенцах он задел ногой какую-то палку, и она упала.

— Швабра падает — баба порадует, — добродушно пообещал ему вслед Вася.

* * *

В конторе заповедника Алексею подробно рассказали, в какой стороне искать анархистов, и, что немного его озадачило, говорили о них если не с уважением, то как-то приветливо. Выкрашенная в синий цвет дверь магазина была распахнута, и в дверном проеме легонько колебалась полоса выцветшего ситца. Алексей купил хлеба, конфет и побрел в сторону своего гостеприимного пристанища.

К его возвращению Лида снова разогрела борщ и нажарила яичницы с салом. Лукич Лапин, не вставая с табуретки, залез рукою в дебри серванта и вытащил початую бутылку водки.

— По-мущински, — подмигнул он Алексею хитрым белым слезящимся глазом.

Под яичницу они выпили по три рюмки. Алексей вышел за калитку, сел на лавочку и стал смотреть на пустую дорогу. Иногда мимо проезжали на велосипедах дети и с любопытством поворачивали к нему свои лица. Потом так же тягуче прокатился велосипед продавщицы из магазина и так же тягуче смотрела она на него, пока ехала мимо.

— Хлеб у вас вкусный, — заметил ей Алексей.

— Заходи, — крикнула она в ответ, — завтра еще привезут.

Маленький домик Лапиных стоял под высоченным, прямо-таки гигантским старым и прочным вязом, и самый этот огромный вяз был уже как целый мир. В непогоду его нижние ветви тревожили печную трубу, отчего на черном рубероиде крыши россыпью лежали бурые кирпичные крошки. Необъятная крона его служила пристанищем такому количеству птиц, что невозможно было составить понятие об их множестве даже по их голосам.

Спустя немного времени к Алексею подсел Вася со своей «Примой», которую привезла ему сегодня Лида целую сетку.

— Когда на автобусе ехал, забор такой видел? — спросил он.

— Длинный такой, бетонный? — уточнил Алексей. — Там еще щит стоит «Единой России».

— О, — подтвердил Вася Лапин. — С медведем. То у нас был плодо-консервный завод. Всю округу кормил — горя не знали. И работали там, и сами сдавали.

— Что сдавали-то?

— Кто что. Смородину в основном. Да и сливы, и яблоки, — махнул рукой Вася. — Все. По всему Союзу расходилось. — Он переложил в пальцах крошечный окурок и, прищурив глаза от близкого дыма, сделал последнюю затяжку. — А директор с депутатом тут с одним все приватизировали да по цене металла продали. А теперь он глава района. — Вася легонько подтолкнул Алексея локтем. — Ты понял?

— Понял, — уныло отозвался он, тоже сделав ударение на последнем слоге.

— И царь здесь, и бог, и президент. Только что заповедник тут у нас, сюда не лезет. А в Анастасиевке большо-ой колхоз был, теперь его хозяйство. Раньше хоть копейку какую платили, при советах-то, а теперь так работают: раз в два месяца по мешку комбикорма даст, и скажи спасибо. А куда деваться?

— Да уж, — произнес Алексей.

— То-то и оно. Так-то, сынку. Весною две лошади в районе пали, так тут же и съели их. В войну такого не было.

* * *

Ближе к вечеру, когда в пыль, поднимаемую мотоциклеткой да бредущими козами, стала примешиваться парча заката, Алексей отправился на поиски анархистов. Асфальтовое полотно уходило в сторону городка, откуда он приехал утром, а в заповедник, к реке, уводила мягкая песчаная дорога, на которую наползала душистая полынь с нежными пушистыми венчиками. В стороне по земляничному косогору поднимались сосны, зачесанные ветром к северо-востоку, дорога же влеклась между огромных осокорей, усаженных зелеными шарами омелы.

Дом Алексею искать не пришлось — двигаясь по дороге, он просто вышел на него. Это был то ли старый заброшенный кордон, то ли, потому что стоял на обрыве довольно высокого здесь берега, какой-то причал, какая-то станция плавучих средств, а вокруг между дикими грушами тут и там были разбиты туристические палатки, но какие-то такие, что при взгляде на них возникала мысль о не совсем обыкновенных туристах. На некоторых стенках красовались яркие надписи по-английски, но как их следовало понимать, даже у Алексея оставались сомнения. И действительно, на берегу не было видно никаких байдарок, а от воды, которой не было еще видно с того места, где он сейчас стоял, доносился плеск и тяжелое буханье ныряльщиков. Река здесь делала большую излучину, и от противоположного берега, заросшего ольхой и тополями, непроходимо оплетенными ежевикой, достигая почти ее середины, тянулись песчаные плесы.

Алексей поднялся на крыльцо дома, который он справедливо принял за штаб всего этого непонятного палаточного городища, и первое, на что натолкнулся его взгляд, была «Декларация прав живых существ», принятая, как сообщала преамбула, летом 2003 года в Анапе на Втором Всероссийском съезде защитников животных. Бумажка с текстом «Декларации» была прикреплена прямо на двери, на уровне глаз человека среднего роста, и ни конному, ни пешему, явившемуся на кордон, ее было не миновать. Алексей остановился и стал читать. «Мы провозглашаем этот документ, — прочитал он, — чтобы призвать человечество положить его идеи в основу правового регулирования отношений между людьми и нечеловеческими разумными существами. Мы считаем, что достаточным основанием, которое дает право на жизнь, является жажда жизни. Основанием, которое дает право на свободу, является стремление к свободе». Алексей задержал глаза на прочитанном и ему подумалось, что эти простые слова обладают некоей ясной, суровой, но Доброй силой, за которую не может быть стыдно ни умам, ни душам писавших это. «Мы провозглашаем, что каждый вид живой природы обладает самостоятельной ценностью, вне зависимости от своей полезности для разумных существ. Вся природа, в том числе и не живая, обладает совершенной красотой и должна быть сохранена».

Алексей взялся за ручку и потянул на себя, дверь поддалась, и он вошел. Интерьер избушки был незатейлив: двухуровневые нары и стол, на котором в беспорядке стояли эмалированные кружки, трехлитровая банка, наполовину заполненная засахарившимся медом, и косо лежала книга Кропоткина «Взаимная помощь», прикрытая листами с каким-то текстом, распечатанным из Интернета. Покопавшись в них, он определил, что это была книга Мюррея Букчина «Remaiking Society». Несколько лет назад он уже листал сборник статей этого автора, кстати, изданный в Эдинбурге, но не купил. И вот теперь, в нерешительности от того, надо ли спокойно дожидаться последователей Кропоткина в их штабе или же самому выходить на встречу с ними, он втянулся в «Реконструкцию общества». Оторвавшись наконец от чтения, Алексей увидел, что солнечный прямоугольник, лежавший на полу как брусок сливочного масла, уже изменил свое положение. Умонастроения книги увлекли Алексея, а между тем все-таки надо было искать Гошу.

Радуясь, что читатели Мюррея не захватили его врасплох, как медведям удалось это с Машей, Алексей спустился с крыльца и пошел вдоль палаток к берегу, откуда слышались плеск воды и звуки голосов купающихся людей. «Основанием, которое дает право на счастье, является стремление к счастью…» — сами собой повторялись у него в голове чеканные формулировки декларации. «Основанием, которое дает право на защиту от страданий, является способность страдать…»