— Кстати, пиво там пил? — поинтересовался Антон.

— Да так, — сказал Алексей. — Этикеток много, названия разные, а вкус один. Дрянь, одним словом. Все «Балтика» эта делает.

— Да уж, — подтвердил Антон. — Куда «Балтика» приходит, там хорошее пиво исчезает. Глобализация. А нормальное пиво было «Балтика», а? Году так в тысяча девятьсот девяносто восьмом?

Прокляв «Балтику», Антон стал рассказывать про свои съемки: каждый год в конце лета на реке Урал в окрестностях Оренбурга наблюдается уникальное природное явление. В последних числах июля из речного ила начинают вылетать бабочки ephemeraptera. С наступлением темноты бабочки взлетают над водой, спариваются и погибают. Столь краткое время их жизни породило одно из их названий — поденки, то есть «живущие один день». Местные жители ставят на берегу прожекторы, и бабочки сотнями тысяч устремляются к источнику света. Собранных таким образом бабочек жители сушат на степном солнце и получившейся биомассой кормят домашнюю птицу.

— А у меня тут, старик, заморочка, — сокрушенно признался Антон, закончив про бабочек. — Связался тут с одной.

Алексей понимающе покивал головой.

— И что теперь делать? — Антон задумался. — Как-то очень она решительно настроена. Хотел напугать ее: говорю, пью я.

— А это их пугает, — с интересом спросил Алексей, — поденок твоих?

— А то, — оживился Антон. — В разные стороны просто разлетаются. — Но тут же голос его обрел унылое страдание:

— А она мне говорит: странно так, да я тебя даже пьяным представить не могу. «Ну, говорю, этой беде легко помочь. Кельнер, ну-ка пару светленького!» Так вот она мне и говорит: ты не показывай, ты просто расскажи. — Антон удивленно обвел взглядом свою кухню, себя самого, насколько это было доступно взгляду, даже попытался заглянуть себе за плечи. — Ну, Леха, как это расскажешь? Ну, говорю, раскованным становлюсь в речах. А она: «И в жестах, наверное, тоже?» Это на что она намекала? В общем, не вставляет мой главный порок девчонку, вот ты ну ты.

— Не вставляет? — сочувственно произнес Алексей.

— Не-а, — покачал головой Антон. — Она мне, слышь, говорит: «Да я сама в Хургаде два часа пьяная у бассейна спала!» Ну как ей разницу объяснить?! — горестно воскликнул Антон. — Это же просто эксцентричный, неумелый да и вообще случайный вызов общественному мнению исламского Востока, а у нас, — Антон воздел перст, — порок! Как говаривал генерал Деникин про генерала Май-Маевского — позорный недуг запоя! Одного только не рассказал, — замялся Антон.

— Кому?

— Да ей, девчонке этой. — В глазах Антона изобразилось веселое страдание.

Алексей терпеливо ждал, пока его друг соберется с силами открыть некую тайну, обещавшую быть несколько постыдной.

— Как в обоссанных штанах в магазин за пивом ходил, — наконец сказал Антон. — Вот поскупился я на эту подробность, — скромно опустив глаза, признался он.

Алексей цокнул языком и с досады хлопнул себя по колену.

— Это ты зря, — горестно молвил он.

— Чего зря? — испуганно спросил Антон.

— Поскупился зря. Сильная деталь. Произвела бы впечатление.

— Да вот поскупился я на эту деталь, — еще раз сокрушенно сказал Антон.

— Ну и чего теперь?

— Теперь встречаемся, — как-то кисло произнес Антон и вздохом послал привет своей свободе. Вид он имел мелкого князька, на владения которого была наложена более могучая феодальная длань, черты лица хмурились нездешней думой, а вот глаза говорили, что, несмотря ни на что, все это ему чертовски нравится.

* * *

Кира наконец призналась себе, что не знает, как теперь вести ей себя с Алексеем. Она привыкла относиться к нему как к мальчишке, ну, положим, как к не желавшему взрослеть юноше, с которым дружила в школе, была влюблена в него, да и кто не влюбляется в школьные годы, а теперь столкнулась с мужчиной, который повидал свет, многого достиг, возможно, познал тайну женщины и, вероятней всего, не одной. Несмотря на все свое ухищренное внимание, в последнюю встречу с Алексеем Кира так и не смогла определенно ответить на главный для нее вопрос: одинок он или нет. То ли он изменился и стал скрытен, то ли действительно скрывать было нечего, но в это последнее ей верилось с трудом. Но, наверное, большинство женщин считают свою тайну самой сокровенной и свой дар самым чистым, искренним и непорочным, так что в этом смысле кое-какое оружие Кира еще крепко держала в руках. Правда, он все-таки дал ей подсказку: уже в самом конце их встречи, когда говорил о своей науке. «Знаешь, — сказал он, — когда не с кем разделить горе, то это более-менее понятно. Кому до кого есть дело? Это понятно. Одинокими приходим в этот мир, в одиночестве его и покидаем, и так далее, — это ясно все. Но когда не с кем радость разделить, это уже слишком».

И она унесла эти слова с собой.

Сразу после его возвращения из лагеря экологического протеста они довольно долго говорили по телефону, и он живописал ей абсолютно безопасное, с его точки зрения, и даже полезное времяпровождение ее сына. Но, конечно, такой отчет предполагал и очную встречу, и только осторожность Алексея несколько отложила ее. Первый шаг был сделан, был сделан с ее стороны, после поездки Алексея между ними образовалось какое-никакое дело, которое впоследствии могло потребовать новых усилий, обсуждений, деяний. Что из этого всего могло выйти, Кира не задумывалась: это было нужно ей здесь и сейчас.

В прекрасном расположении духа ехал Алексей на встречу с Кирой. Они договорились встретиться на площадке при выходе из метро «Филевский парк». Кира намеренно оставила автомобиль — так, ей казалось, им будет проще понимать друг друга, а на предстоящий вечер она строила кое-какие планы.

— Что это потянуло в родные места? — усмехнулся Алексей, хотя Кира с Митей жили совсем недалеко — на «Студенческой».

— Решила сегодня заехать к маме, — осторожно и выразительно сказала она, имея в виду дом на улице Барклая, — да там, наверное, сегодня и останусь.

Они перешли Малую Филевскую напротив музыкальной школы имени Гнесиных, которую несколько лет сослали сюда с Поварской, и пошли по одной из дорожек в полупрозрачную глубину осеннего леса. Здесь стояли старинные, вековые деревья с могучими стволами, и, несмотря на то что земля была уже довольно плотно устлана пока еще желтыми листьями, эти великаны цепко держали свои кроны, почти нетронутые наступившим сентябрем.

— У вас хороший сын, — нарушил он наконец молчание.

Его уверенность, какое-то самообладание, которое, как ей чувствовалось, защищает его от нее как от женщины, раздражала ее и где-то внутри медленно закипала в ней злость.

— Ты хочешь сказать, что удивлен, — усмехнулась она, — как у таких дряней, как мы с Митей, мог получиться такой хороший сын?

— Сказал что сказал, — ответил Алексей, мрачнея в предчувствии неприятного разговора.