Красный храм, знакомый по картинке из Интернета, действительно стоял там, где и было ему положено. Взвалив на плечо рюкзак, Алексей отправился осматривать достопримечательности. Две нищенки с лукавыми лицами сидели у церковной калитки в ворохе серого казенного тряпья.

— Как храм-то называется? — весело поинтересовался у них Алексей.

— А не знаем, сынок, не знаем, — так же весело ответили они и дружно протянули к нему по коричневой ручке ладонями вверх.

Алексей подал им по десять рублей и шагнул внутрь храма. Шли крестины. Каждый звук, будь то шарканье обуви или скрип двери, эхом расходился по сторонам. Сквозь продолговатое окно барабана в гулкий полумрак проникал конусообразный золотисто-голубой луч света и накрывал священника в голубом стихаре и нескольких тихо стоявших перед ним прихожан. Алексей решил не мешать, вышел во двор и пошел, огибая храм, туда, где за алтарем высились серые и черные мраморные старинные надгробья. «Азыкова, Аршеневские, Раевские…» — считывал он с щербатых плит и каменных крестов фамилии погребенных. Прямо напротив погоста была школа, на ней тоже была мемориальная доска — но это уже выпускнику, погибшему в 80-е в Афганистане. Чеченскими смертями городок был как будто обойден, то ли таились они в других местах.

От школы он прошел к перекрестку у гостиницы, устроенной в старинном купеческом особняке, и на угловом таком же старинном двухэтажном доме увидел надпись «Кафетерий». Внутри это была обыкновенная бакалейная лавка, за прилавком сидела девушка с темно-бордовыми волосами и читала газету «Жизнь»; над ее бордовой головой с потолка спиралями свисали полосы клейкой бумаги, облепленные черными точками мух.

— Можно кофе попить? — спросил Алексей, снял рюкзак и поставил его у единственного здесь пластмассового красного столика.

— Навести вам? — Девушка с готовностью отложила газету и включила электрический чайник.

В первое мгновение Алексей не очень сообразил, как это — навести, но потом из действий девушки стало ясно, что «навести» значило просто положить в пластиковый стаканчик коричневого, похожего на пудру порошка, залить кипятком и тщательно перемешать пластиковой же ложечкой.

— Семь пятьдесят, — объявила девушка какую-то неожиданную цену, и на его десятку выложила два рубля и коробок спичек.

Исходившее паром содержимое стаканчика трудно было назвать кофе, но приготовлено оно было столь любезно, основательно и от души, что эти обстоятельства как бы передались напитку, и Алексей твердо решил допить его до конца.

Захватив стаканчик, он вышел на улицу и стал на тротуаре. Соборную площадь укладывали брусчаткой, вся она была покрыта обнаженными спинами делавших это молодых рабочих, и глуховато стучали о камень деревянные молотки. В ветвях древнющих тополей наперебой звучали птичьи голоса, как будто их обладатели возбужденно обсуждали такое важное для маленького городка событие. Этим только и нарушалось здесь безмятежное спокойствие жаркого летнего дня, и еще от реки, скрытой дремучей уремой, долетали звонкие мальчишеские голоса.

Рядом с Алексеем стоял старенький «ПАЗ», пассажиры которого, главным образом пожилые женщины с сумками и мешками, кого-то ждали.

— Не в Варварино? — на всякий случай поинтересовался Алексей, заглянув в открытую дверь.

— В Варварино, — охотно отозвался приветливый молодой водитель, словно бы восхищаясь такому совпадению.

— Пассажира возьмете? — в тон ему спросил Алексей, которому тотчас передалось это настроение, составленное из спокойной безмятежности, незлой иронии и сдержанной лихости.

— Двенадцать рублей, — еще веселей и артистичней ответил водитель. — Садись, племянник.

Усевшись и взгромоздив рюкзак себе на колени, Алексей вдруг отметил странное обстоятельство: отправившись по Кириному делу, он как будто спасался от самой Киры. Но чем диковиннее становились пейзажи, тем крепче за сердце хватала тоска и становилось ясно, что все чувства, возникшие однажды, находят свое место в темноте людских душ и пребывают там как притаившиеся вирусы, как архивированные файлы.

* * *

До Варварино считалось восемнадцать километров, и за столь недолгий, в общем, путь от словоохотливых попутчиков Алексей узнал, что автобус этот принадлежит заповеднику и директор разрешает по выходным возить на рынок жителей этого самого Варварино, где, собственно, и пребывала штаб-квартира означенной природоохранной организации. Еще он узнал, что много домов в деревне скупили под дачи москвичи, и тут же в автобусе даже нашел себе пристанище на ночь.

— Да есть и гостиница у них, — задумчиво проговорила на его вопрос маленькая остроносая старушка в цветастом ситцевом платье и поправила на голове белый платок. — Можно и там… Да там не покормят тебя, ничего.

— Ну, как-нибудь, — улыбнулся Алексей. — Мне ж не век вековать.

— Э-эх, — вздохнула старушка, — что это — как-нибудь? Да еще неизвестно, открыта она, нет ли, а то и места, бывает, нет. К себе тебя заберу. Дети были, уехали на той неделе, только мы с дедом остались. Условий, правда, нет… — И как ни отказывался Алексей, уверяя, что гостиница ему вполне подойдет, баба Лида — так звали его новую знакомую — оказалась непреклонна.

— Вот гостиница-то, — показал Алексею пожилой мужчина, когда автобус проезжал мимо одноэтажного здания с большими высокими окнами, напоминающего корпус пионерского лагеря.

— А где тут у вас анархисты-то? — обратил свой вопрос Алексей ко всем сидящим в автобусе, но все только пожали плечами.

— А то не те ребята, что на Хопре стоять? — спросила баба Лида, но тут же сама себе и ответила: — Не, те с Борисоглебска ездют.

Автобус дотащился почти до околицы и здесь остановился в последний раз. Баба Лида, а за ней и Алексей зашагали к небольшому беленому домику, откуда навстречу им с улыбкой на красном добродушном лице двигался старик в резиновых чоботах.

— Лукич! — крикнул ему из кабины весельчак-водитель. — Встречай — племянник приехал.

Старик в чоботах внимательно вглядывался в Алексея, будто и впрямь ожидал признать в нем какого-нибудь родственника.

— Да то хлопчик с Москвы приехал, переночевать ему негде, — бросила на ходу баба Лида с такой интонацией, словно принимать на ночлег хлопчиков с Москвы было у них обычным делом.

— А я что? — изумился хозяин. — Ночуй. — И с той же неопределенной улыбкой, которая никак не хотела покидать его красного мясистого лица, сунул Алексею для приветствия тяжелую руку. — Лапины наша фамилия.

Не успел Алексей снять рюкзак, как Лида уже разогрела борщ и звала к столу.

— А я, сынок, к жуку сейчас пойду. Это ж беда так беда. Только его и собираешь.

Разговаривала она с ним так, как будто знала его всю жизнь: посетовав на колорадского хищника, рассказала еще про сына, живущего в Воронеже, про свои болезни и про хвори своего Васи. Встав из-за стола, Алексей решил дойти до штаб-квартиры заповедника — навести справки об анархистах.