class="p1">Знакомство с немецкими игорными домами сыграло большую роль в жизни Достоевского, поскольку он никогда не играл в домашней обстановке, а только в казино [Carter 2006]. Поездки в Германию были для него все равно, что для ребенка визит в кондитерскую. Хелфант пишет, что спустя три месяца после свадьбы Достоевский оставил жену в дрезденском отеле и отправился играть в Хомбург [Helfant 2003: 235]. Вскоре после возвращения они поехали в Баден-Баден, где он играл по десять часов подряд, оставив беременную Анну в одиночестве. Итак, «в Германии Достоевский познакомился с рулеткой, которая полностью его поработила» [Hayer, Meyer 2009: 85].

Однако вскоре после первых поездок за границу у Достоевского стали проявляться типичные проблемы, связанные с игровой зависимостью.

Люди искусства и тяга к игре

Достоевский был не единственным русским писателем, который использовал свою страсть к игре как материал для литературного труда. Другие авторы (включая Пушкина) тоже писали об игре и связанных с ней проблемах. Для многих это было своеобразной терапией: таким образом они могли открыто признать свои сложности. Так, И. А. Паперно в своей книге «Самоубийство как культурный институт» пишет: «В девятнадцатом веке, в особенности в России, литература бралась за разрешение вопросов, которые остались недоступными религиозной, общественной и научной мысли» [Паперно 1999: 8]. В литературе XIX века рассматривались проблемы писателей, которые (подобно Достоевскому) попадали в неприятности из-за азартных игр. Критик А. В. Аникин отмечает, что писатели XIX века задумывались над вопросом, на какие шаги готов пойти человек ради мгновенного обогащения. В качестве примера он приводит героя пушкинской «Пиковой дамы» – молодого офицера, который настолько одержим идеей мгновенного обогащения, что в конце концов невольно совершает убийство. С точки зрения Аникина, эта ситуация во многом предвосхищает сюжеты романов Достоевского, где встречаются отсылки и на «Пиковую даму», и на «Скупого рыцаря» [Anikin 1993: 103].

Достоевский был не единственным русским писателем XIX века, который проигрывал свои гонорары. Такое случалось и с Пушкиным. В своей работе «Пушкин как иронический игрок» («Pushkins Ironic Performances as a Gambler») Хелфант пишет, что Пушкин продал рукописи нескольких ранних стихотворений своему приятелю Н. В. Всеволожскому в качестве оплаты карточного долга в пятьсот рублей [Helfant 1999: 375]. Позднее он выкупил их обратно, а потом еще не раз продавал многим другим знакомым. В сущности, он закладывал свои стихи – как Достоевский закладывал украшения жены, – чтобы оплатить долги. Итак, мы видим, что другие классики русской литературы XIX века тоже были знакомы с оборотной стороной игры. Даже Л. Н. Толстой, с его состоянием и графским титулом, в молодости был вынужден продать часть фамильного имения в счет оплаты карточного долга.

Каким хотел себя видеть российский игрок

Подведем итоги. В России XIX века участие в игре могло создать вам репутацию честного и уважаемого человека, оно было признаком богатства, престижа и высокого социального положения. В то же время игра позволяла обычным людям (в особенности тем, кто не мог участвовать в сражениях или драться на дуэлях) продемонстрировать отвагу – и тем самым, опять же, заработать достойную репутацию. Но Достоевский преследовал другую цель. Даже в те времена игра приводила к разным последствиям (и имела разное значение) среди представителей разных социальных классов. Существовало множество причин, почему люди начинали играть.

При этом в интересах нашего исследования важно понимать российский культурный контекст. Даже у небогатых людей (к которым принадлежал и Достоевский) игры ассоциировались с аристократией – и это придавало игорным практикам оттенок достоинства и благородства, отчасти компенсируя критическое отношение к игроку как к человеку, напрасно тратящему время и деньги. Такой контекст способствовал развитию игровой зависимости. И хотя азартные игры были запрещены, игромания казалась благородной страстью, свойственной творческим натурам, – или, во всяком случае, не вызывала удивления. В атмосфере патриархальной культуры, где от жены ожидалось, что она будет покорной, мужчины имели возможность сколько угодно закладывать в ломбард семейные драгоценности – или рукописи стихов.

Чтобы играть, житель Российской империи отправлялся за границу. Но поездка в Висбаден, Баден-Баден или Хомбург сама по себе была захватывающим приключением; точно так же сейчас игроки с удовольствием проводят время в Лас-Вегасе. Возможно, уже тогда любители азартных игр говорили себе: «Что происходит в Висбадене, остается в Висбадене».

Но, разумеется, мы можем только предполагать, что Достоевский разделял нормы и ценности, типичные для России того времени, и на основании этого делать выводы о его взглядах, убеждениях и мотивах. К счастью, у нас есть возможность ближе познакомиться с его собственной позицией – проанализировать его книги, и прежде всего роман «Игрок». Однако, как станет понятно из следующего раздела, такой анализ не только дает ответы, но и порождает новые вопросы.

Глава 3

О чем рассказывают романы Достоевского?

Существует три основных источника, позволяющих проанализировать игровую зависимость Достоевского: роман «Игрок», его письма и дневник его жены. В этой главе мы сосредоточимся на рассмотрении романа. Но можем ли мы использовать сцены игры (и семейной жизни) из книг в качестве обоснования для нашей теории об «эффекте Достоевского»? Такой вопрос неминуемо возникает, когда исследователь обращается к изучению литературных героев сквозь призму биографических источников – и наоборот.

Как именно нам следует трактовать литературные труды Достоевского в контексте его собственного опыта игромании и тяги к игре? Насколько его книги отражают личные взгляды и личные проблемы автора?

Конечно, у нас нет надежных доказательств того, что Достоевский создавал своих персонажей, всецело опираясь на собственное отношение к игре или воспоминания о ней. Поэтому здесь нам необходима осторожность: делая выводы об авторе на основании анализа его книг, мы должны понимать, что прийти к абсолютно точным выводам здесь невозможно.

При этом определенные паттерны кажутся очевидными. Например, многие сторонники традиционного достоевсковедения, ярким проявлением которого служит пятитомник Фрэнка, прослеживали тесную связь между персонажами Достоевского и реальными событиями его жизни. Поэтому если мы рассматриваем его героев практически как реальных людей, то тем самым следуем многолетней традиции, сложившейся в литературоведении. (Однако, как отмечала Кейт Холланд в личной беседе в 2012 году, все литературоведы отдают себе отчет, что, даже «если литература – зеркало жизни, из-за определенных законов и принципов изображение в этом зеркале искажается».)

Достоевский не понаслышке знал, что такое игра, и у него были определенные взгляды на этот счет. Поэтому ему удалось создать лучшее в мировой литературе описание того, как изнутри ощущается игровая зависимость. Главной темой его короткого романа «Игрок» служит игра с ее