– ведь он уже случайно выигрывал. Более того, она знала, что даже если он проиграет, то игра все равно поможет ему успокоиться, даст необходимые силы для работы над книгой. И, возможно, еще через несколько недель он снова отправится в казино, и если повезет, то компенсирует свой проигрыш. Обрадованный Достоевский отправился в Висбаден. Анна дала ему 120 талеров. Они договорились, что в случае проигрыша Анна вышлет ему денег на обратный билет. Достоевский провел в Висбадене неделю и, разумеется, все проиграл – или, как пишет об этом Анна, «игра на рулетке имела плачевный результат» [Достоевская 1987: 218].

Как пишет Иэн Хелфант, Анна постепенно смиряется с игровой зависимостью мужа и видит в ней результат пережитых травм и личных трагедий [Helfant 2003: 41]. Кроме того, она считает игроманию естественной и неотъемлемой частью его поэтического темперамента. Но в конце концов ему удается положить своей зависимости конец. В 1871 году Достоевский пишет Анне письмо, в котором просит у нее денег и клянется, что никогда больше не сядет играть. Он рассказывает, что видел страшный сон: ему приснился отец – «в таком ужасном виде, в каком он два раза только являлся мне в жизни, предрекая грозную беду, и два раза сновидение сбылось» [Достоевский 1972–1990, 29,1: 197]. Дальше он пишет:

Аня, я лежу у ног твоих и целую их, и знаю, что ты имеешь полное право презирать меня, а стало быть, и подумать: «Он опять играть будет». Чем же поклянусь тебе, что не буду, я уже тебя обманул. – Но, ангел мой, пойми: ведь я знаю, что ты умрешь, если б я опять проиграл! Ведь я знаю, что сам тогда я пропал. Не буду, не буду, не буду и тотчас приеду! Верь. Верь в последний раз и не раскаешься: Теперь буду работать для тебя и для Любочки, здоровья не щадя, увидишь, увидишь, всю жизнь, И ДОСТИГНУ ЦЕЛИ! Обеспечу вас. <…> Теперь же все кончено! Это был ВПОЛНЕ последний раз! Веришь ли ты тому, Аня, что у меня теперь руки развязаны; я был связан игрой, я теперь буду об деле думать и не мечтать по целым ночам об игре, как бывало это [Достоевский 1972–1990, 29,1: 198–199].

Это унижение оказалось последним: Достоевский сдержал слово. Как он и обещал, после описанного эпизода в 1871 году он никогда не садился за игровой стол. Анна сообщает, что поначалу она сомневалась и отказывалась верить его обещаниям, но, к счастью, они оказались верны. Несмотря на то что в будущем у Достоевского открывались возможности для игры – в поездках и не только, – он никогда больше не заходил в казино и навсегда отказался от мечты о легком выигрыше. Он хорошо отдавал себе отчет, насколько резко изменились его представления: тяга к игре словно исчезла [Достоевская 1987: 218–219].

Современные игроки тоже описывают это болезненное отвращение к себе, которое пережил Достоевский после своего последнего проигрыша. И это хороший знак. Обычно с него начинается излечение от зависимости, как и произошло у Достоевского[5].

Но что случилось с потребностью играть, мучившей его на протяжении десяти лет? Неужели после 1871 года она просто исчезла? Куда он стравливал избыток воображения, жажду риска, потребность в провокации и выплески дурного настроения, если рулетка оказалась под запретом? Возможно, мы отыщем ответ у психиатра Ричарда Розенталя:

У Анонимных Алкоголиков есть термин «сухой пьяница». Он означает человека, который бросил пить, но по-прежнему проявляет в поведении типичные для алкоголика черты. <…> Считается, что такие люди находятся в зоне риска и могут вернуться к алкоголю. И хотя концепция «сухого пьяницы» используется во многих других программах типа «помоги себе сам», для понимания психологии патологических игроков можно использовать другое выражение, возможно, более удачное – «не завязал». Автор описывает различные способы, к которым прибегают те, кто технически бросил игру, но по-прежнему думает как игрок: например, играть втайне, мысленно делать ставки, переключаться от одной зависимости на другую, прокрастинировать, рисковать и играть во власть [Rosenthal 2005].

Возможно, последнее крупное произведение Достоевского – «Дневник писателя», над которым он работал в промежуток с 1873 по 1881 год, – было своеобразным способом «не завязать». Эта книга – не столько настоящий дневник, сколько набор своеобразных интеллектуальных игр с читателем (где ставкой, разумеется, была власть). Достоевский как будто в последний раз попытался бросить вызов судьбе и всевозможным «гордецам», тем самым выражая свою подспудную жажду игры. Вероятно, эта книга стала для него заменителем рулетки.

Глава 2

Азартные игры в России XIX века

Было бы слишком просто рассматривать игроманию Достоевского исключительно как помрачение ума, глупый и недостойный способ борьбы с постоянными стрессами, трудностями и неудачами. В конце концов, Достоевский мог бы «выбрать» другую копинг-стратегию (или другой невротический симптом депрессии) – скажем, суицид, убийство, употребление наркотиков или анорексию. Если ему не хватало денег, он мог совершить кражу со взломом, ограбление банка или растрату государственного имущества.

Чтобы понять, почему Достоевский обратился именно к игре, нам необходимо прояснить роль игры в российском обществе XIX века. Поэтому мы вкратце исследуем культурные нормы и ценности, которые в то время ассоциировались с игрой. Именно культурным контекстом объясняется тот факт, что в тяжелой жизненной ситуации Достоевский выбирал рулетку. Ключевой работой по этой теме является диссертация Иэна Хелфанта «Высокие ставки идентичности: игра в жизни и литературе России XIX века» («The High Stakes of Identity: Gambling in the Life and Literature of Nineteenth Century Russia»), написанная в 1999 году и выпущенная как книга в 2002 году [Helfant 2002]. Следует отметить, что Хелфант занимается здесь скорее литературоведением, чем историей. Но эти две темы связаны между собой – и порой настолько тесно, что их невозможно отличить друг от друга. Когда речь идет об изучении Достоевского, социология постоянно перетекает в историю, а та – в литературоведение[6].

Причины для игры

Хелфант пишет, что для европейцев начала XIX века игра была одновременно и развлечением, и способом заработать деньги. Более того, она уже пользовалась популярностью и в России у представителей почти всех социальных классов. Но особенно популярна была игра среди дворян. В результате у многих жителей Российской империи она ассоциировалась с положением в обществе, смелостью и готовностью идти на риск. Играть значило подражать аристократам, проявлять благородство.

Для многих игра была способом поддержать репутацию, и они становились «профессиональными игроками». Как Хелфант пишет