Но Эйдук в Москве был не готов закрыть эту тему. 20 ноября он написал Хэскеллу и пожаловался, что АРА нанимает исключительно представителей бывшей буржуазии, несомненно являющихся врагами государства. Он отметил, что Соломин имеет “несомненно контрреволюционное прошлое”, а Депу назвал “бывшей баронессой”, которая “в высшей степени разделяет антисоветские настроения”[117]. К ее преступлениям он причислял появление на кухнях АРА в бриллиантовых кольцах, браслетах и декольте, что шло вразрез с советской моралью и оскорбляло голодных детей и их матерей. У сотрудников ЧК не оставалось выбора, кроме как арестовать ее. На допросе в ЧК выяснилось, что ее муж воевал в армии Колчака. Как жену бывшего белого офицера ее полагалось сослать в исправительно-трудовой лагерь.

Американцы дали отпор. Хэскелл напомнил Эйдуку, что, согласно Рижскому договору, АРА имеет право нанимать кого угодно вне зависимости от “расы, вероисповедания и политических пристрастий” и не собирается отказываться от этого права. Эйдук пошел на попятную и пообещал, что постарается в будущем свести аресты к минимуму, но все же подчеркнул, что среди русского персонала немало преступников и политических оппонентов власти. В конце концов стороны договорились, что АРА будет давать советскому правительству списки всех будущих кандидатов на трудоустройство вместе с их автобиографиями, и если у советских чиновников будут достаточные основания отказать кому-либо из кандидатов, АРА будет с этим считаться.

Тем не менее подозрения не рассеялись. Понаблюдав за деятельностью АРА в Самарской губернии, советский чиновник написал: “Создается впечатление, что АРА, организуя рабочий аппарат, как бы подготовляет аппарат, способный при случае заменить нас. Тяготение к ним антисоветских элементов иначе объяснить не могу. Мы будем стоять на страже”[118].

Голдер тем временем тоже испытывал затруднения. В начале декабря, вернувшись в Москву из очередной поездки, он написал коллеге по Стэнфорду, что “секретная служба, так называемая Че-Ка, охотится за [его] головой”[119]. Прекрасное знание русского, глубокое понимание страны и ее истории и многочисленные связи с писателями, учеными и другими интеллектуалами отличали Голдера от остальных сотрудников АРА, в массе своей ничего не знавших о России. Все это возбуждало у ЧК подозрения, что Голдер не тот, за кого себя выдает. Распространились слухи, что он воевал в армии Колчака и вернулся в Россию, чтобы вести пропаганду против правительства. “Кажется, надо мной зависло лезвие меча”, – жаловался он[120]. Это было слишком, и он сообщил АРА, что хочет покинуть Россию к концу января 1922 года.

Очередная поездка Голдера продлилась целый месяц, начавшись ранним утром 9 октября. Он приехал из Москвы в Уфу, которая находится более чем в иоо километрах по прямой к востоку от столицы, в предгорьях Уральских гор, вернулся в Самару на Волге, затем посетил Пензу и Саратов, а оттуда уехал в Астрахань. Последний отрезок пути дался ему особенно тяжело, поскольку поезд плелся пять дней со скоростью не более 15 километров в час. Где бы он ни останавливался, Голдера повсюду сопровождали чекисты, которые, по его словам, давали ему понять, что рады ему не больше, “чем скарлатине”[121], а потому Голдеру трудно было откровенно обсуждать с людьми масштабы голода в различных регионах и действия местных правительств.

В конце октября он на пароходе отправился обратно в Москву. Над Волгой роилось такое количество мух, что ему пришлось спуститься в каюту, где он обнаружил, что ему негде сесть, не говоря уже о том, чтобы лечь спать ночью, поскольку вся мебель кишела клопами. Он нашел складной стол, который приспособил в качестве кровати. На пристани в Саратове сотрудники АРА встретили Голдера на автомобиле. Он позволил себе подумать, что дела налаживаются, но не тут-то было. “Через десять минут у нас пробило колесо, – записал он в дневнике. – Американская администрация помощи быстро обрусевает”[122].

Голдера раздражали и соотечественники. Порой казалось, что Розовый дом напоминает роскошную резиденцию студенческого братства. Заезжий американский репортер назвал его “позолоченным бараком”: армейская койка одного из сотрудников организации стояла прямо под подлинником Рембрандта. Американцы много курили, гасили сигареты обо что придется и бросали окурки на пол. Голдер не в силах был смотреть, как молодые дебоширы громят великолепный дом Сергея Щукина. В ночь после Дня благодарения Голдер лежал в постели без сна, потому что на первом этаже гремело торжество. Американцы пригласили балерин “и других женщин такого рода”, написал Голдер в письме, когда решил, что заснуть не удастся, и теперь они “все изрядно напились”. Вечеринка была не совсем обычной. “Главная гостья – Айседора Дункан, и она либо пьяна, либо не в своем уме, а возможно, и то и другое. Она полуодета и призывает мальчиков стянуть с нее чулки – или как там они называются Не знаю даже, что еще случится до утра”[123].

Пьянство среди сотрудников АРА было повальным. Помощник Хэскелла, Лонерган, был особенно ему подвержен, несколько раз напивался чуть ли не до потери сознания и впоследствии лишился работы из-за пристрастия к бутылке. Кэрролл тоже страдал от алкоголизма и был отправлен домой, когда болезнь вышла из-под контроля. Одним выпивка позволяла расслабиться после тяжелой работы, а для других была необходимостью – особенно при встречах с советскими чиновниками.

Ночные торжества особенно расстроили Голдера, поскольку на следующий день он должен был отправиться в очередную поездку, на этот раз на Украину. Подготовиться к ней было нелегко: Эйдук и советское правительство не давали Голдеру разрешения на въезд, утверждая, что там голода нет, а потому американцам следует сосредоточиться на работе в Поволжье. Недосказанным при этом оставалось то, что некоторые районы Западной Украины были еще не конца покорены после подавления недавних крестьянских восстаний, в связи с чем возникали серьезные опасения, что присутствие американцев вдохновит оставшихся партизан продолжать сопротивление. Руководители АРА напомнили Эйдуку, что по Рижскому договору они имеют право решать, какие районы обслуживать, и ему в итоге пришлось уступить. “С Украины доносятся мольбы о помощи, – писал Голдер. – Житницы России пусты, и жители страдают от голода и ужасных бандитских налетов”[124]. Он чувствовал, что обязан лично оценить ситуацию и понять, чем могут помочь американцы.