Так сухопутная держава победила владычицу морей, хотя потери римлян были еще более велики: около 400 тысяч человек погибшими и пленными, а также семьсот пятипалубных кораблей.

По условиям мира Сицилия и Липарские острова достались римлянам. Корсика и Сардиния в договор не включались. Карфаген уплачивал контрибуцию — 3200 талантов в течение десяти лет, привозя часть денег в Рим каждый год (по оценке Тревора и Эрнеста Дюпюи, эта сумма эквивалентна 95 миллионам долларов). Без всякого выкупа Карфаген возвращал римских пленников. Пленные карфагеняне возвращались также без выкупа, если содержались в государственных тюрьмах, и за плату, если находились у частных лиц. За каждого солдата, покидавшего Сицилию, Гамилькар выплачивал по 18 денариев. Лишь предать своих друзей — римских перебежчиков — он отказался. "На таких условиях быть дружбе между карфагенянами и римлянами", — гласил текст договора. Впрочем, в Риме остались недовольны условиями мира, считая, что Гамилькар перехитрил Катула. В самом деле, побежденный Карфаген сохранил не только свою независимость, но и все заморские владения, кроме Сицилии, которую и раньше делил с греками.

Иначе восприняли этот договор в Карфагене. Три века карфагеняне пытались овладеть Сицилией, три века воевали за нее, теряя в сражениях тысячи солдат, и вот теперь навсегда покинули ее. Потерять ее было так же тяжело, как немцам в 1919 году — Земли Западной и Восточной Пруссии, французам в 1962 году — Алжир или россиянам в 1992 году — Крым.

Торговая монополия карфагенян в Западном Средиземноморье была подорвана. Теперь, расположившись на Сицилии, римские войска могли вторгнуться в Африку. Само существование Карфагенской державы оказалось теперь под угрозой. Однако мощь ее пока не была сломлена.

Так закончилась эта война, длившаяся более двадцати лет. Она "была продолжительнее, упорнее и важнее всех войн, какие известны нам в истории", — отмечал Полибий. Вообще карфагеняне никогда не воевали дольше 5–10 лет. Это позволяло им обходиться без постоянного войска и спасало Карфаген от честолюбцев, мечтавших подчинить себе город.

Оценивая итоги войны, Теодор Моммзен писал, что ее "римляне вели так плохо, как никакую другую". Успех был достигнут, скорее, случайно. "Если Рим вышел победителем, то этим он всего более был обязан ошибкам своих врагов". Это лишь подавало надежду карфагенянам на успех в новой войне. Такой мир не мог быть прочным.

Еще будут победы, еще вся Испания покорится пуническим деспотам, еще в Италию придут карфагенские слоны, но вновь и вновь железная воля римлян будет разбивать разрозненные усилия соперничающих карфагенян. Республика алчных сокрушена будет Республикой доблестных. Пока мысль о богатстве не вскружит голову римлянам, их страна, несмотря на смуту гражданских войн, останется сверхдержавой древнего мира. Однако зависть и пресыщение — эти пороки, порождаемые манией богатства, — погубят и Рим, как прежде Карфаген. Пассионарии не подсчитывают выгоду, они добиваются побед. Когда верх берет мелочный расчет, страна обречена — она станет легкой добычей решительных соседей. Исчезнут силы, скреплявшие страну. Ее народ превратится в скопление разрозненных атомов. Он растворится в инородном вихре. Так произошло и с Карфагеном. Придет время, и Римская республика поглотит его.

Пока же великий полководец Гамилькар мечтал о реванше и восстановлении могущества Карфагена. Однако он не находил поддержки даже среди правителей Республики. "Роковой для Карфагена оказалась его внутриполитическая слабость, — отмечал белорусский историк К. А. Ревяко. — Две партийные группировки стоявшей у власти рабовладельческой олигархии в ходе военной кампании не приняли ни одного согласованного решения". Это не могло не сказаться на ходе войны. Гюстав Флобер, живший в эпоху торжества "новых богачей", нуворишей, — эпоху, которая закончилась седанской катастрофой, — проницательно описывает возможную реакцию карфагенских "олигархов" на призывы Гамилькара.

"Мы не можем рисковать всем нашим имуществом, — твердят они. — Деньги нужны нам самим". Их близорукая политика приведет Республику к гибели. Пунийцы бесследно исчезнут, затерявшись среди римлян. Само понятие "карфагенянин" перестанет существовать. В мире не останется ничего карфагенского. Погибнет даже великая литература, которой гордились пунийцы.

ДНИ САЛАМБО

Две сотни квинкверем бороздят Средиземное море. Соперника им нет. Пунийцы разбиты. Морем владеет Рим.

Несколько триер, покидающих берег Африки, направляются не на битву с римлянами. Они увозят наемников в Спарту и с ними полководца Ксантиппа. Великая неудача постигла Республику, но этим воинам принесла лишь славу и богатые дары. Они устало вспоминают былые сражения, дремлют, пьют вино, мечтают о спокойной жизни в греческом городке. Они не знают, что плавание, в которое они пустились, будет длиться вечность. Начальникам триер поручено их утопить, В Элладу они никогда не прибудут. Так, по словам Лилиана, они понесли наказание за свой подвиг.

Карфагеняне не жаловали наемников, доверявшихся им ради денег. Они жили по принципу: "Пусть лучше погибнет десять тысяч варваров, чем одни из нас!" Что эти жалкие солдаты — греки, самниты, балсарцы? Их всегда можно было набрать сколько угодно. И избавиться от них было легко, не заплатив им денег. Высадить посреди моря на островке, или сообщить неприятелю, где собрались наемники, ожидая платы, или при отступлении бросить их на чужом берегу, доверяя вражеским мечам рассчитаться с надоедливыми кредиторами. Богатство карфагенян часто строилось на обмане. Эта постоянная, циничная ложь возбудила небывалый мятеж.

В течение нескольких лет наемники не получали денег. Поначалу Гамилькар расплачивался с ними из собственного кармана. Однако даже такой богатый человек разорился бы, если бы и дальше содержал армию за свой счет. Все ожидали перемирия и расчета с долгами.

Гамилькар знал, что карфагенский сенат может обмануть его воинов. В Лилибее ждали возвращения в Африку около 20 тысяч наемников. Добрая половина из них была ливийцами; остальные — из Галлии, Греции, Лигурии и с Балеарских островов. Из предосторожности Гамилькар решил отправлять их в Африку небольшими отрядами, а сам сложил с себя командование. Его сменил Гисгон.

Однако власти Республики не оценили прозорливость полководца. У них был свой собственный расчет. Война закончилась. Солдаты не нужны побежденной державе. Зачем им платить? С ними больше не придется иметь дело. Пусть остаются без денег. Вот только что делать с самими солдатами?

Власти медлили с выплатой жалованья, обещая воинам, что они получат сполна, как только вся армия соберется у стен Карфагена. По улицам столицы шатались грубые, одичавшие мужланы, много лет воевавшие на Сицилии. Горожане с удивлением поглядывали на лигурийских стрелков в шапках из шкуры ласки, на галлов с длинными, отвислыми усами и бритых греков. К тому времени солдаты потеряли всякое представление о порядке. Среди бела дня в Карфагене начались грабежи и убийства.

Любое разумное правительство было бы радо заполучить это войско, одержавшее немало побед и вышколенное Гамилькаром. Однако олигархи не хотели больше ни с кем воевать; они не нуждались в армии, поэтому предложили наемникам отправиться в Сикку, за двести километров от Карфагена, и там, разбив лагерь, ждать окончательного расчета; пока же порадовали их небольшой подачкой, дав золото на необходимые нужды.