— В чем дело? — спросил я.

— Маленькие девочки, — ответила она. — Вы думаете, они щадят маленьких девочек? — Она покачала головой. Нет, она не собиралась ждать. Кэтлин двинулась к солдатам, и я последовал за ней. — Неужели они ни черта не могут сделать? — крикнула она Фаридуну и солдатам.

Фаридун повернулся и направился к ней.

— Мы обсудим это, когда вернемся в поселок, — сказал он Кэтлин. Несмотря на то что она выглядела взбешенной, Кэтлин подчинилась ему.

— А теперь давайте разгрузим самолет, — предложил он.

Перед зданием фонда, как гигантские блоки конструктора «Лего», были сложены коробки из-под патронов 50-го калибра.

— Создается впечатление, что вы готовитесь к войне, — заметил я. — У вас здесь боеприпасов для целой армии.

— Нет-нет, — возразил Фаридун. — Это пустые ящики. Но их очень много, особенно по ту сторону границы, и мы пришли к выводу, что из них получаются отличные ульи.

— Жаль, что у нас нет боеприпасов, — посетовала Кэтлин.

— Давайте сначала выпьем чаю, — предложил Фаридун, когда мы вошли в самую просторную в доме комнату, выполнявшую одновременно функции гостиной и кухни. — Большая карта еще здесь, в шкафу? — Он развернул карту на старом, пятидесятых годов, столе с алюминиевыми ножками и столешницей из огнеупорной пластмассы. Мы сели на раскладные стульчики, ткань на которых истерлась, а в некоторых местах ее и вовсе не было. Кэтлин поставила на стол чашки, чайник и разлила чай.

— Это граница с Сомали, — сказал Фаридун. С востока на запад протянулась прямая розовая линия. — Вот здесь — мы. Сразу слева от границы, на расстоянии восьми километров в глубь территории. А теперь, — обратился он к Кэтлин, — расскажи, что случилось.

— Еще хуже, чем обычно, — начала Кэтлин. — Намного хуже. О, Фаридун, там маленькая девочка, которую принесли вчера вечером… О Боже, тебе надо пойти к ней. Ей десять лет, Фаридун. С каждой ночью их все больше. И мы все понимаем, что знаем лишь об отдельных случаях.

— Это дело рук шифты? — спросил я. — Этих сомалийских бандитов?

— Нет, — возразила Кэтлин. — Я здесь уже давно и знаю их лучше, чем своих кузенов из Дублина. Люди из шифты полагаются на удачу. Они берут то, что могут взять. Но эти похожи на организованную компанию. Какая-то специфическая безумная система.

— В смысле? — спросил я.

— Эти больные ублюдки пытаются взять нас «под крышу». И ни больше ни меньше как во имя Аллаха. Местные мужчины понимают, что не могут защитить своих жен и дочерей. Они видят солдат и полицейских, которые не выполняют свои обязанности. А здесь… — она указала на город, который назывался Волла-Джора и находился по другую сторону границы, — здесь много людей из группировки «Айтихаад». Когда число изнасилований возрастает, их проповедники появляются в лагерях. Очень тихо и незаметно. Они говорят, что будут выполнять работу, с которой не справляются полицейские. Они обещают людям защитить их достоинство и их женщин. Понимаете, ислам как своего рода решение проблемы.

— И никто ничего не делает.

— Нет. Несколько лет назад вот сюда, в северные области, приехали эфиопы. — Она показала в угол карты. — У них были свои счеты с «Айтихаад». Но понимаете, это все равно что мыть пол грязной шваброй. Только размазываешь грязь. Потом в прошлом году мы услышали, что сюда стали прибывать новые люди. — Она очертила пальцем круг. — Не знаю точно, кто они, но на людей из «Айтихаада» новые гости произвели сильное впечатление. Это можно понять. Они были лучше вооружены, и у них были более мощные грузовики. И знаете, изнасилований стало еще больше.

— «Аль-Каида»?

— Отборные части, — подтвердила Кэтлин.

— Они проделали очень долгий путь.

— Для них изнасилование — своего рода дополнительная плата. Разве вы не знаете?

Больница представляла собой примитивное строение из четырех покрытых штукатуркой стен и жестяной крыши, с которой свисала паутина. Внутри стояло восемь железных кроватей. Краска на них облупилась, потому что пациенты, мучаясь от боли, сжимали их руками, а железные ножки проржавели из-за стекавшего по ним на пол пота. Некоторые больные расположились на полу, скрываясь в помещении от дождя. Девочка, закутанная в грубое шерстяное одеяло, лежала на грязном матраце, свернувшись калачиком. У нее были высокий лоб, тонкие черты лица и большие ласковые черные глаза. Казалось, что она видит нас, но при этом глаза ее оставались неподвижными. На нее было жалко смотреть. Она улыбнулась, когда Кэтлин заговорила с ней, но не подняла головы. Кэтлин провела тыльной стороной ладони по щеке девочки и сказала что-то на ее языке. Я не понял ни слова.

У двери больницы под навесом крыльца стоял высокий мужчина с абсолютно черной кожей, сжимая в руках палку. Издали он был похож на часового; челюсти у него были стиснуты то ли от боли, то ли от гнева — трудно сказать. Фаридун приблизился к нему и сказал несколько слов, но мужчина ничего не ответил. Он лишь медленно, почти ритмично кивал. Примерно так же ведут себя атлеты на старте. Но этому человеку некуда было идти и нечего делать.

— Это отец девочки, — объяснил Фаридун, когда мы поехали назад в штаб.

— Малышка — его единственный ребенок, — сказала Кэтлин. — Ее мать умерла. В этих краях, когда с ребенком происходит такое, некоторые мужчины бегут от позора. Но не он. Думаю, он хороший человек.

— А чем он занимался до того, как пришел сюда? — спросил Фаридун. — Он не похож на фермера.

— Он из шифты, — объяснила Кэтлин. — В прежние времена он добывал слоновую кость.

— А, понятно, — сказал Фаридун.

— Матерь Божья! — воскликнула Кэтлин. — Это разбивает сердце! Нет на свете людей более сильных, чем они. Но подобная стойкость идет им только во вред. Они такие гордые и абсолютно беспомощные. — Она повернулась ко мне: — Вы хоть представляете, что пережила эта девочка?

— В Боснии я видел женщин, которых насиловали. Так что могу себе представить.

Кэтлин только покачала головой.

— В Сомали девочек уродуют, когда им всего шесть или семь лет от роду. Знаете как? Им вырезают ножом или лезвием гениталии, а потом зашивают почти наглухо.

— Зачем с ними такое вытворяют?

— Это делают женщины, матери — дочерям, поскольку этого хотят мужчины. И когда насилуют такую маленькую девочку, как эта, физические повреждения и боль, которую она испытывает, просто ни с чем не сравнимы. Ей очень, очень повезло, что она не умерла. Но угроза смерти еще сохраняется. Мы даже не взяли у нее анализ крови на СПИД. Такое тоже вероятно. Спрашивается, что за мужчины могли сделать с ней такое? Я не могу избавиться от мысли, что это — часть грязной, богомерзкой игры, которую ведут люди, находящиеся рядом с нами.

— Ты не знаешь наверняка, — напомнил Фаридун.

— Но я вижу, что происходит, — возразила Кэтлин.