— Вы слышали какие-нибудь имена? — спросил я.

— Только одно — Абу Зубаир.

Рано утром, как только небо немного прояснилось, я отвез Фаридуна в аэропорт.

— Посмотрим, что здесь можно сделать, — сказал он, вытаскивая блоки из-под шасси «сессны». — Нужно разработать план действий. Но ни при каких обстоятельствах нельзя пересекать границу.

— Ну раз ты настаиваешь…

— Да, я настаиваю. — Он забрался на место пилота, но оставил дверь открытой, чтобы можно было продолжить разговор. Фаридун осмотрел приборную доску. — Ты решишь, что нужно поговорить с Абу Зубаиром, но учти, здесь может быть ловушка… скорее всего именно так и будет.

— Откуда ты знаешь?

— Я знаю его… так же как и ты.

— Я?

— Ты наверняка встречал его в Боснии. Он очень тихий. Это было до того, как он ослеп на один глаз. Тогда его звали Сала.

— Сала? Тот самый, который ночевал в доме Ансара? Тот, кто сидел рядом с Усамой, когда мы пришли?

— Именно.

— Ты говорил с ним?

— Когда он только приехал, мы встречались в городе Волла-Джора. Он сказал, что теперь у него бизнес, связанный с медом.

— Сала.

— Оставь его в покое. По крайней мере сейчас. Договорились? Тебе все ясно?

Я кивнул, но не мог понять, почему вдруг почувствовал облегчение. Потом я осознал, что это было как-то связано с благотворительным фондом. Или могло быть связано.

Фаридун захлопнул дверь «сессны» и завел мотор. Пару минут спустя он уже летел под облаками.

Кэтлин поставила на стол фонарь Коулмана, и на карту брызнул голубовато-белый, ослепительно холодный свет. Она склонилась над ней, опершись руками о стол по обе стороны от карты, словно хотела схватить карту и изображенные на ней земли и раздавить их грудью.

— Волла-Джора — город. Но место, о котором ты хочешь знать подробнее, — сказала она, — ферма примерно в двух милях от него. Именно здесь известные нам визитеры останавливаются на постой и строят свои планы. Или что-то в этом роде. Мне рассказывали об этом люди из племени орормо, которые бывают там иногда. — Она провела пальцами линии через маленькие долины и русла рек. — Видишь, как просто им пересечь границу. Никто не следит за этим. — Она покачала головой и сделала глубокий вдох, изучая каждый завиток на карте, как колдунья, узнающая будущее по внутренностям курицы, и еще раз вздохнула.

Мне было трудно сосредоточиться на карте, потому что ее огромные груди колыхались у меня прямо перед глазами.

— Не хотите материнского молока? — прозвучал вопрос.

Она, видимо, заметила мое смущение.

— Я имела в виду виски, — пояснила она. — Вам налить виски?

— Да. Да, пожалуйста, — ответил я.

Мы с Кэтлин сидели в темноте на низких складных стульчиках со стаканами в руках и разговаривали, даже не видя лиц друг друга.

— Вы давно знаете Фаридуна? — поинтересовался я.

— Около шести лет. С тех пор как он в первый раз привез меня сюда из Ирландии.

— Как он нашел вас?

— Знаете, мир пчеловодов не так уж велик.

— Ему повезло.

— Ха! Мне тоже.

— Вы — исмаилитка?

— Нет, спасибо. У нас, католиков, хватает странных сект. — Я слышал, как она глотнула виски. — Конечно, если бы Ага-Хан сделал мне подобное предложение, я бы задумалась. Но я вижу его нечасто. Как я понимаю, вы тоже не принадлежите к числу посвященных?

— Нет.

— Вы много знаете об исмаилитах?

— Не очень. Читал кое-что.

— Я и сама не особенно просвещенный в этой области человек. Вы наверняка слышали, почему их называли «ассасинами» — или хашишинами. Они курили гашиш, что помогало им найти дорогу в рай. Но похоже, теперь с этим покончено. А жаль.

— Ха! Действительно.

— Вы знаете, что они до смерти напугали Ричарда Львиное Сердце и его воинов? А напугать Англию — это, пожалуй, кое-что. Только за одно это я отправила бы их на небеса. Вы слышали о том, как они прыгали с башен, если Горный старец повелевал им так поступить? Они безоговорочно выполняли его приказы. Прыгнуть с башни. Переодеться женщиной в целях маскировки. Годами работать при вражеском дворе и ждать приказа совершить убийство.

— Да, я читал об этом. — Я сделал большой глоток виски. — Похоже на сказки, но…

— Но что?

— Очень напоминает бен Ладена.

— Так и думала, что вы это скажете. Но знаете, старец хотел чего-то другого. Он изобретал новую концепцию рая. Это было не просто место, куда попадали после смерти, но и нечто такое, что можно было создать здесь при жизни. Знаете, что он говорил?

Я в темноте покачал головой.

— Нет ничего истинного. — Кэтлин сглотнула. — Все позволено.

Я пытался разглядеть ее лицо, но было очень темно.

— И Фаридун причастен к этому?

— О нет, что вы. Никто не был к этому причастен. Разве вы не знаете, что все это — выдумка. Исмаилиты никому не причиняют беспокойства. У них повсюду школы, фонды и благотворительные организации вроде этой.

— Получается, что Фаридун не убийца?

— Не больше чем вы, — констатировала она.

— Он говорил, что общался с Абу Зубаиром в Волла-Джора.

— Он вам это сказал?

— Так это правда?

— Да.

— И что ему сказал Абу Зубаир?

— О, думаю, это был сложный разговор. Абу Зубаир назвал его еретиком. Но этого вполне можно было ожидать, не так ли? А еще Абу Зубаир назвал его английским шпионом. Представляете? Фаридуна!

— Да, в это трудно поверить.

— И он сказал Фаридуну, что убьет его, если увидит еще раз.

— Он способен на это?

— Думаю, да.

Нас окружала тьма. Мой стакан был почти пуст.

— Скажите мне…

— Что? — спросила она.

— Существует ли истина? И действительно ли все позволено?

Кэтлин рассмеялась.

На краю лагеря стояла маленькая мечеть из глины и камней, с большим глиняным конусом вместо минарета, который венчал вырезанный из металла полумесяц. Она даже казалась мне в какой-то степени красивой. Имамом был чернокожий старик с белыми волосами. Он был горбат, но голос у него сохранился, и перед рассветом он громко и протяжно пел, убеждая нас, что молитва лучше сна. Затем несколькими минутами позже включался коротковолновый радиоприемник Кэтлин, и звучала классическая музыка, предварявшая выпуск новостей Би-би-си.