Он набросил ей на плечи пиджак и отвернул воротник, чтобы мягкая ткань защитила шею. Она сделала вид, что не заметила, как его пальцы нежно прошлись по ее коже на затылке, посмотрела туда, куда показывал Роб, увидела знакомое здание и засмеялась:

– Старое здание кулинарного колледжа. Мы обошли его кругом:

Роб кивнул:

– Я впервые вошел туда в семнадцать, я был зол на весь мир и на себя. Во мне все бушевало, Лотти. Тебе бы явно не захотелось быть рядом со мной тогда.

Что-то в его голосе заставило ее обернуться и посмотреть ему в лицо.

– Насколько я знаю, все семнадцатилетние испытывают подобные чувства.

– О, девочка, если бы ты только знала всю правду.

Его глаза потемнели от воспоминаний, изменилось настроение. На лице появилось тревожное выражение, рот сомкнулся в прямую линию, тело застыло от напряжения.

– Расскажи мне. Расскажи, что заставляло тебя бушевать тогда, мне это действительно интересно.

– Это чертовски длинная история.

– Тогда давай сядем, будем смотреть на колледж и вспоминать. – Она осмотрелась и нашла старую, не очень чистую деревянную скамейку, которую накрыла его пиджаком. – Отлично, – сказала она, усаживаясь. – Июнь. Относительно теплый вечер, и я сижу на твоем пиджаке, в общем, тебе не уйти. Предлагаю начать с самого начала. Обычно это помогает.

– Ты уверена, что не искусствовед? Чертовски любопытна.

– Любопытство – одна из моих самых сильных черт характера. Ничего не могу с этим поделать. Как только возникает к чему-то интерес, я должна выяснить об этом все. Так что начинай. Я никуда не уйду, пока не выясню, почему ты был так сердит на мир в первый день, когда вошел в эти двери.

– Ага. Значит, я тебя заинтересовал. Сама призналась.

– Я хочу знать, в какую семью попадет моя лучшая подруга. Пока Шон вел себя безупречно, но какие скелеты в шкафу Бересфордов ожидают Ди?

– Скелеты? Лотти, там целый пиратский корабль, полный скелетов, они вооружены до зубов, в любую минуту готовы напасть и вызвать полный хаос вокруг. Но проблема большинства из них связана с моей линией в семье, не с Шоном.

– Я не понимаю. Он говорил мне, что твои мама и папа поддерживают хорошие отношения, несмотря на развод.

– Да, мне повезло. Отец познакомился с мамой, когда открывал первую гостиницу «Бересфорд» в Нью-Йорке. Большую часть года она жила богемной жизнью в колонии художников в Хэмптоне, проводила выставки своих работ в городе, когда были нужны деньги. Ну, ты же видела мою мать. Щедрая, смешная и такая талантливая, это уже переходит все границы. Он сразу влюбился в нее. Тогда она была еще более удивительной и совершенно очаровала его, он даже переехал туда. Они прожили шесть грандиозных лет в Нью-Йорке перед тем, как переехали в Лондон и открыли здесь флагманскую гостиницу. Но затем все изменилось. И мама решила, что больше не сможет здесь жить.

– Она так ненавидит Лондон?

– Не Лондон. Она ненавидит резкие перемены в жизни. Мама любит, чтобы каждый день и вся жизнь шли мило, просто и предсказуемо. Лондон оказался слишком большим, слишком быстрым. И она не смогла привыкнуть к нему. В конце концов единственным выходом для нее было возвратиться в Хэмптон, но она часто приезжала повидаться со мной. Я был еще совсем мал, поэтому остался с отцом, привыкая к перелетам.

– Это, наверное, тяжело. Хотя некоторые люди проводят так всю жизнь. Мой отец всегда хвастал, что однажды провел дома в собственной постели всего пятнадцать дней в году. Цена современной жизни.

– Это, может быть, хорошо для твоей семьи, но не для моей. Мой отец планировал вернуться в Нью-Йорк, но дедушка с бабушкой в Суффолке нуждались в его помощи, и мама оставалась одна все дольше и дольше, а потом они просто разошлись. Я был слишком мал, чтобы понять, что такое развод, и на самом деле он мало изменил мою жизнь, пока отец не встретил мать Шона Марию. И в следующие десять лет я узнал, что значит иметь мать, которая рядом с тобой каждую минуту, когда ты в ней нуждаешься. Мария подарила мне брата.

– Шона. Конечно. Ты любил Марию, правда?

– Просто обожал. О, я знал, что у меня есть настоящая мать. На дни рождения и Рождество дом заполняла Адель Форрестер и ее друзья. Она налетала как смерч, также быстро улетала на шесть месяцев, оставляя после себя полный хаос. Но так нравилось и папе, и Марии. Открытый дом. Мария была очень неординарной женщиной, соответственно, Шон оказался невероятным братом. У меня появилась семья, которая заботилась об очень робком подростке, помогала ему понять, что такое настоящая жизнь и что он хотел бы в ней делать. Все это было хорошо. Слишком хорошо.

Роб развел руки, словно хотел обнять деревья вокруг.

– А потом все это у меня отняли. И я слетел с катушек.

– Мария. Конечно. Извини. Шон рассказывал Ди. Она умерла, когда он был еще маленьким.

– Несправедливо. Очень несправедливо. Когда-нибудь, когда Шон станет намного старше, ты сможешь расспросить его о жизни матери, убежавшей от войны и разрухи. Она умерла от рака в стране, где нашла убежище и семью, которую любила и которая любила ее. Не могу говорить об этом спокойно, так и хочется что-нибудь разбить.

Он потянулся и сорвал большой лист с куста, росшего над их головами, и медленно стал рвать его на кусочки длинными пальцами.

– Хочешь узнать о моих скелетах? В семнадцать у меня было много денег, автомобильные права и достаточно гнева и ярости, чтобы носиться по Лондону. Именно этим я и пытался заняться. Алкоголь, девицы, азартные игры и люди, которых мой отец вышвырнул бы из своих гостиниц. Полный набор. Иногда мне удавалось победить. Иногда нет. Полиция может это подтвердить. Несколько сломанных костей. Мой нос с тех пор поменял форму.

– И что сделал твой отец? Он, наверное, сильно беспокоился о тебе.

– Он делал все, что мог. Однажды я проснулся в постели девицы, чье имя не помнил, на моем мобильном было больше двадцати звонков с просьбой перезвонить домой. Моя мать попала в беду в Таиланде. Настоящую беду. Через три часа я уже летел в Бангкок. Я слышал слова «нервный срыв», но и представить себе не мог, какую эмоциональную катастрофу увижу в психиатрической больнице. Последний любовник украл все, что у нее было, и оставил ее, разбитую горем, в одиночестве в незнакомой стране. Это случилось не впервые, но на этот раз все оказалось совсем плохо. Но ей повезло. Один художник из ее окружения заволновался и послал на поиски отряд спасателей. Те нашли ее на берегу океана на следующий день. Плачущую. Потерявшую рассудок. Шарахавшуюся от любого, кто прикасался или даже просто приближался к ней. Это были самые страшные сутки в моей жизни.

– О, Роб. Это ужасно. Для вас обоих.

– Я заключил с ней сделку. Очень простую. Пообещал, если она вернется в Лондон и пройдет курс лечения, я буду заботиться о ней. Поступлю в колледж, получу квалификацию, нужную для работы на кухне в гостиницах. И я стал вести трезвую и чистую жизнь трудолюбивого муравья. Весь гнев и ярость, охватившие меня после смерти Марии, я направил в работу.