Глава 10. Эрик

Я бы еще долго стоял, потрясенный, если бы не Санек.

Он, заметив мое состояние, хмурится, заглядывает в файл, не понимает, почему я остолбенел.

– Ваша знакомая? – спрашивает он.

– Нет, то есть да…

С листа бумаги на меня смотрит та самая девчонка, с которой я дважды столкнулся на лесной поляне. Как так? Она тоже отдыхала у озера?

– Кто она?

– Незнакомая девица.

Рассказываю в двух словах о случайных встречах. Потом вместе с Саньком просматриваем видео из кемпинга и сразу находим Мерседес. Он мелькает по дороге и исчезает среди деревьев.

– Это и все?

– Видимо. Камера висела только на въезде. Чертова забота о личном пространстве отдыхающих!

Откидываюсь на подголовник и закрываю глаза: мне надо подумать, серьезно подумать. Санек терпеливо ждет команды. Телефонный звонок вырывает из мыслей. Смотрю на экран: батя, не хочу с ним разговаривать, передаю мобильник помощнику, тот качает головой.

– Да, слушаю, – отвечаю сцепив зубы, я еще не избавился от подозрений в отношении родителя.

– Немедленно домой!

– Не поеду.

– Тогда не обижайся.

Удивленно смотрю на трубку, пикающую короткими гудками, и вдруг понимаю: все, это та черта, переступив которую, я провалюсь в ад.

– Поехали в особняк.

– Слушаюсь.

– И добудь мне протокол допроса.

– Слушаюсь.

– Ты где все дни пропадал, щенок? – нападает на меня отец, как только захожу в столовую.

Чинное семейство сидит за столом и ужинает. Чуть поодаль стоит прислуга в ожидании указаний. Стол накрыт крахмальной скатертью, посуда переливается всеми цветами радуги в лучах светильников, изысканные кушанья наполняют большие блюда. Гостей нет, это наш обычный ужин, батя любит роскошь даже в мелочах.

– Папа, Лера умерла, – с трудом произношу эти слова.

От усталости и напряжения едва держусь на ногах. Мачеха, заметив мое состояние, вскакивает и отодвигает стул.

– Эрик, не стой, садись.

Я не обращаю на нее внимание, сверлю взглядом отца. Мне сейчас нужно сочувствие, но не от женщины, которая отняла у меня мать. Батя первый отводит взгляд. Он берет в руки нож и вилку, невозмутимо режет мясо.

– И что? Я должен по ней плакать?

Сжимаю пальцы, усилием воли подавляю желание схватить накрахмаленную скатерть, дернуть ее и сбросить со стола посуду и еду. Как он может жевать, когда у единственного сына горе?

Держу себя в руках из последних сил. Если бы не упрямство отца, я давно был бы уже женат на Лере и счастлив. Возможно, воспитывал бы парочку малышей. Сердце заходится от непереносимой боли. Невольно растираю грудь ладонью.

– У тебя совсем нет сочувствия? – глухо спрашиваю отца.

– А кому я должен сочувствовать? Тебе? Так, ты по каждой сломанной игрушке страдаешь.

– Борис! – вскрикивает мачеха. – Нельзя же так! Мальчику и без того больно.

Она снова вскакивает, бросается ко мне, понимает, что назревает скандал, хочет не дать ему развиться. Я резко выставляю руку, не позволяю к себе приблизиться.

– Заткнись! – рявкаем мы с отцом одновременно, и мачеха испуганно замирает.

– Посторонние не должны вмешиваться в дела семьи, – добавляю я.

Вижу, как ее глаза наполняются слезами, но ничего не чувствую.

– Щенок! Как ты смеешь! – отец швыряет вилку на стол. Та падает на тарелку и громко звякает. – Вышли все! – приказывает отец прислуге.

Мы молчим, ждем, пока все покинут столовую. Напряжение настолько явственное, что кажется, вижу, как оно маревом колышется в воздухе.

– А ты, отец, еще не наигрался своей игрушкой? – в полной тишине выпаливаю я.

– Мальчишка! – мачеха размахивается и бьет меня по лицу.

Она отворачивается, плачет. Я понимаю, что это не игра посредственной актрисы, а настоящая боль, но давлю на корню зарождающееся чувство вины, становлюсь от этого еще злее.

– Что ж, – отец встает. – Поговорим, сын. Ужин ты все равно испортил. Ты, человек, который не заработал за свою жизнь ни копейки, жалуешься, что я лишаю тебя свободы? Вперед! – он показывает на дверь. – Ты больше не живешь в этом доме.

– Отлично! – вскрикиваю я и шагаю к выходу.

– Да, ключи от машины и кредитки на стол!

Я вытаскиваю все из карманов, швыряю отцу и вдруг чувствую облегчение. Давно надо было это сделать, и чего тянул?

Иду через дом и ловлю сочувствующие взгляды прислуги, Санек шагает за мной. Поворачиваюсь к нему:

– Ты свободен. Дальше я сам.

– Борис Сергеевич приставил меня к вам, – упрямо поджимает губы помощник. – Это моя работа.

– Вызови мне такси, – устало машу рукой, тут же соображаю, что нужны деньги, лезу в карман – пусто.

Смотрю на швейцарские наручные часы. Их мне подарила мама. Если сдам в ломбард, на первое время хватит. Еду в комнатку Леры, потому что еще раньше заплатил за нее на месяц вперед, и падаю на кровать. Подушка пахнет духами любимой. До головокружения втягиваю носом аромат и не могу надышаться.

– Ле-р-а-а-а, – вырывается стон. – Как же так, Лера?

Вытаскиваю ночную футболку любимой, утыкаюсь в нее носом. Все, больше не могу!

Отчаяние такое, что не хочется жить. Вытаскиваю из холодильника все таблетки, разбрасываю блистеры по кровати. Что тут? От температуры, кашля, поноса… Ну почему нет ни одного стоящего лекарства?

– Лер-а-а-а…

Все летит на пол. Взглядом выхватываю бутылку виски. Вот оно! Пью и не замечаю, как стакан за стаканом приканчиваю ее. До кровати не доползаю, падаю там, где сидел.

– Эрик Борисович! – далекий голос пробивается сквозь туман. – Эрик Борисович! Что с вами?

Чувствую хлопки по щекам, мычу, с трудом разлепляю веки, резкий свет бьет в глаза. Я еще жив? Или это огонь ада?

– У-у-у…

– Эрик Борисович, очнитесь!

Теперь меня трясут за плечи.

– От-стань, – пытаюсь поднять руку, но она падает на постель.

– Эрик Борисович, полиция отпустила виновника аварии.

Информация мгновенно встряхивает мозги.