– О мужчине? Что еще за мужчина? А, – пренебрежительно протянул Хоакин, – ты о том парне.

Беатрис пропустила мимо ушей это понижение в ранге.

– Он не пилигрим. Он мог бы приносить Даниэлю еду и воду.

Последовало молчание: кузены рассматривали новую идею на предмет недочетов. Не найдя ни одного, Хоакин вернул Беатрис письмо, и та аккуратно сложила бумагу. Кузены выкатились из-под грузовика. Хоакин снял с зеркала рубашку, но надевать не стал – слишком сильно перепачкался.

Ребята поглядели на оранжерею Франсиско Сория. Изнутри всё еще доносились громкие, возмущенные голоса.

Хоакин сказал:

– Можем подождать, пока они закончат.

Но Беатрис уже решительно шагала в ту сторону. Если Даниэль не боится встретиться со своей тьмой лицом к лицу, то и она не испугается присутствовать при ссоре родителей.

Было время, когда история Франсиско и Антонии Сория являла собой величайший роман из всех, что когда-либо украшали Бичо Раро, а это о многом говорит.

Любовь в дикой пустыне явление необычное. Здесь царит особая атмосфера: изолированность от внешнего мира, суровый климат, сухой воздух, невероятная красота – всё это обостряет человеческие чувства до предела. Возможно, вдали от деревьев и городов, притупляющих ощущения, здесь чувства распространяются до горизонта. Может быть, растрескавшаяся почва долины Сан-Луис усиливает их подобно тому, как усиливается крик в каньоне. В чем бы ни заключалась причина, жители Бичо Раро не были исключением. Здесь всё было сильнее: злоба, веселье, ужас, ликование, любовь. Возможно, именно поэтому тьма членов семьи Сория считалась самой опасной. Она, как и всё остальное здесь, была сильнее и неуступчивее.

Антония и Франсиско родились в одну и ту же минуту, в один и тот же день, за много миль друг от друга. Пожалуй, они никогда бы не встретились, кабы не погода. В ужасные 1930-е годы Бичо Раро поразила засуха, и воздух с рассвета до заката был оранжевым и густым от зноя. Ветер дул редко, а если и собирался с силами, то тоже был оранжевым и густым.

Жара зашкаливала. Коровы на полях превращались в статуи, а птицы падали с неба.

Тем не менее однажды волос Франсиско коснулся свежий, прохладный бриз: это случилось, когда он откапывал их пастушью овчарку из образовавшегося за ночь бархана. Странный бриз веял с севера, в пику обычной в это время года погоде, приходившей с юго-запада, и когда Франсиско поднял голову, то увидел, что ветерок несет с собою голубое небо: свежий, синий воздух, которым можно дышать, не задыхаясь. Франсиско отложил лопату, и они с собакой пошли вслед за бризом, по долине Сан-Луис, через границу Нью-Мексико, через города Костилла и Квеста, пока наконец не добрались до Таоса, где как раз полным ходом шел праздник.

Франсиско, проживший всю жизнь в долине Сан-Луис и половину жизни – под гнетом засухи, и помыслить не мог, что можно устроить подобное гулянье. Маленькие девочки в праздничных платьицах катались на карусели, сидя верхом на раскрашенных лошадках, а в движение карусель приводили крепкие мужчины, вращая огромную деревянную шестеренку. Мальчишки, ростом едва ли Франсиско по пояс, щеголяли в жестких, запыленных сомбреро. Народ так весело танцевал, что ноги Франсиско сами собой принялись приплясывать, а руки – прихлопывать, копируя движения танцоров. В крови Франсиско бушевала музыка, и он ощутил, что может горы свернуть. Тут-то синее небо и остановилось, ровнехонько над головой Антонии Аламиллы, танцевавшей в белом платье. Теперь-то Франсиско увидел, что это вовсе не голубое небо, а синий воздушный шар на веревочке, обвязанной вокруг запястья девушки. Увидев одетого в пыльный комбинезон Франсиско, Антония немедленно перестала танцевать и заявила на отличном испанском:

– Обожаю собак.

Горожане потрясенно уставились на нее. С момента рождения Антонии никто ни разу не слышал от нее ни слова, зато после встречи с Франсиско она болтала, не умолкая. Он попросил ее руки, а когда через два месяца они поженились в Бичо Раро, слезы радости, пролитые Антонией, задобрили дождь, и он стал литься с неба, положив тем самым конец десятилетней засухе.

Однако это было раньше.

В день, когда Беатрис заползла под грузовик, чтобы спокойно поразмыслить, оставалась ровно неделя до пятидесятого дня рождения Франсиско и Антонии. По случаю такого знаменательного события Джудит давно предлагала устроить пышный праздник: именно по этой причине они с Эдуардо вернулись в Бичо Раро накануне – помочь подготовиться к торжеству. Однако союз Франсиско и Антонии в последнее время омрачали раздражение и ссоры, и, по какой-то неясной для Джудит причине, родители почти перестали разговаривать друг с другом.

Или же, если выражаться точнее, Франсиско перестал разговаривать с Антонией. Раз начав говорить с Франсиско, Антония никак не могла умолкнуть, просто потому, что муж ее не слушал.

Крики, которые услышал Хоакин, раздавались потому, что Антония и Джудит нападали на засевшего в оранжерее Франсиско. Оранжерея была для Франсиско цветочной лабораторией, и он верил, что, пытаясь вывести прекрасную черную розу, занимается высокой наукой. Система тонких металлических трубок доставляла драгоценную воду именно туда, куда Франсиско хотел ее направить, а к ставням были прикреплены отражатели, чтобы правильно распределять солнечный свет. В оранжерее росли не только розы: на старинной ванне с львиными ножками лежало сито, в котором произрастал нежный салат-латук, а в старых деревянных ящиках прятались упитанные шампиньоны. Франсиско стоял посреди своего маленького царства, руки и одежда его были перепачканы в земле, но волосы аккуратно зачесаны назад и смазаны маслом. Было всего несколько вещей, которые Франсиско желал всегда видеть на своем месте, зато эти вещи не подлежали обсуждению.

– Люди не для того проделают такой долгий путь, чтобы поглядеть, как ты сидишь тут со своими розами! – втолковывала ему Антония. – И не говори, что здесь и без тебя полно народу!

– Тебя даже никто не просит помогать с приготовлениями! – вторила ей Джудит.

– Хотя могла бы и потребовать, она в своем праве, – продолжала Антония. – Они с Эдуардо вернулись только ради праздника. Мы просим тебя появиться всего на один день в году. Неужто жена не может попросить о такой малости?

– И не говори, что твои розы этого не вынесут! – добавила Джудит. – Это мы должны быть твоими розами!

Тут Джудит едва не заплакала. Этой ночью ее сны полнились ужасами, даже невзирая на то, что она спала, прижавшись к теплому телу Эдуардо. У нее из головы не шли пилигримы, которые прятались и шныряли у самого дома ее матери. Всю жизнь Антония пронзительным голосом внушала дочери, как опасны неисцеленные пилигримы, и за время своего отсутствия Джудит успела забыть, каково это – каждую минуту находиться рядом с ними. Она не представляла, как ее сестра Беатрис это выносит; с другой стороны, ее сестра – девушка бесчувственная, а страх – это тоже чувство.

– Мы были твоими розами, – горячо возразила Антония.