— спрашивает Аня, а я невольно кошусь на охранников, продолжающих сидеть на своих местах, но теперь подобравшихся, словно псы перед прыжком, Аня ловит мой взгляд, поворачивается, смотрит на мужчин и командует, — расслабьтесь, мальчики.

— Я полгода ухаживала за лежачей больной после инсульта… — вклиниваюсь я, поражаясь про себя властным и одновременно усталым интонациям, с которыми Аня общается с охраной. Так, словно это… ее личная охрана.

Аня поворачивается ко мне, прищуривается:

— Кто-то из родственников?

— Мама.

— Понятно, — кивает она, — но здесь совсем другое, ты должна понимать…

— Я понимаю, — заверяю я ее, — мне в самом деле очень нужна эта работа…

— Приезжая? А Марину откуда знаешь?

Тут Аня снова косится на настороженную охрану, вздыхает:

— Пойдем на этаж, пообщаемся.

— Ань, документы девушки бы… — подает голос один из охраны и добавляет, словно извиняясь, — у нас распоряжение…

Аня чуть подкатывает глаза, вздыхает:

— Паспорт с собой?

— Да…

— Давай… А то не отстанут…

Я роюсь в сумке, отдаю паспорт в руки подошедшему мужчине. Он смотрит, сравнивает фото с оригиналом, проверяет все остальные странички и даже, кажется, водяные знаки изучает…

И только потом возвращает мне документ.

Забираю, прячу в сумку и иду следом за Аней вглубь коридора.

— Можно на лифте, но по лестнице как-то привычней… — комментирует она, не оборачиваясь, легко взбегает по ступенькам, и я следую за ней.

На втором этаже тоже дизайнерский ремонт, световое и цветовое зонирование, мягкие диваны, столики для пеленания и много всего другого, реально больше характерного для элитного частного детского центра, а не для обычной больницы.

— Пойдем в сестринскую, — тянет меня за собой Аня.

Я иду, и в этот момент хлопает дверь, и на лестничном пролете появляется широкоплечая фигура охранника.

Пугливо вздрагиваю, почему-то решив, что ему что-то не понравилось в документах, и сейчас меня просто выкинут отсюда…

Аня тоже оборачивается, смотрит на мужчину, и тот спокойно отвечает на невысказанный вопрос:

— Ань, такая процедура. Сама знаешь, если что, Тагир голову отвернет.

Аня опять вздыхает, мимикой показывая, что она думает о процедуре, охраннике и неведомом Тагире, а затем кивает мне на дверь:

— Пошли. А ты, — тормозит она взглядом двинувшегося было следом охранника, — тут посиди.

— Аня… — качает головой он, — дай я ее хотя бы обыщу…

— Чего? — хмурится она, — слушай, вы совсем уже свихнулись там все вместе, с вашим боссом во главе!

— Тогда дверь не закрывай, — не отступает мужчина.

— Ладно… — сдается Аня, переводит взгляд на меня, — не обращай внимания. Просто кое у кого паранойя прогрессирует.

Глава 16

— Подожди, — хмурится Аня, глядя в окно на зеленеющие тополя, — я видела с утра у нее эту сыпь… Дальше что?

Невнятный голос, больше похожий на ломающийся мальчишеский басок, а не на голос взрослого человека, что-то ей эмоционально отвечает по телефону, но Аня перебивает, не дослушав:

— Какая, бл… Черт! Кхм… Какой консилиум? Какая Москва? Он рехнулся совсем?

Голос у трубке уныло угукает.

— Так, ноги в руки и ко мне, — командует Аня, и, не слушая возражения, додавливает голосом, — а если кто-то будет мешать, наберешь меня.

Отключается, выдыхает, разворачивается и пару секунд смотрит на меня так, словно вообще только что увидела, явно вспоминая, о чем мы разговаривали только что, до того, как звонок прервал.

— Так… А! Так вот: на месяц можешь перекантоваться здесь, при отделении есть комната отдыха, но там никто не отдыхает, некому потому что… Персонала мало, условия тут жесткие, сама видела… И да, тебя будут проверять, так что, если что-то есть в прошлом: приводы в полицию, криминал, мелкое воровство и прочее, лучше сразу скажи. Потому что если нароют, то… То тебе придется уйти, и я ничего не смогу сделать.

Мотаю головой, торопливо уверяя, что вообще ничего за мной нет и не было никогда.

Аня кивает.

— Я просто предупреждаю. Главный наш на две недели в командировку умотал, его сейчас заменяют каждый раз новые врачи со всех отделений по очереди, так что постоянному кипишу не удивляйся. Марин Пална за тебя поручилась, так то… Не подведи ее.

— Нет-нет!

— Пошли, покажу фронт работ.

Аня поднимается, и мы идем по отделению. Она рассказывает по процедуре уборки, часам, классам отходов, и прочее. Работы много, но радует, что она довольно однотипная. Тяжелая, но несложная.

— Еще помощь медсестрам, это если больного надо отвезти на анализы или на операцию… Но тут у нас обычно дежурят родители, они сами все делают… Сироты тут не лежат, для них отдельные боксы, мы туда не ходим, там своя епархия… Вопросов лишних не задавать, правил своих не устанавливать. И то, что ты будешь ночевать здесь, тоже вне правил, ты должна это понимать… То есть, все ночные смены твои, чтоб прикрыть. Ночью у нас обычно тихо, но бывает всякое.

Аня все говорит, говорит, шустро топая чуть впереди меня по коридору, а я смотрю на ее бритый затылок, татуировку слева, возле уха, легкие, слегка нервные движения. Интересная девушка. Вроде, обычная, а если приглядеться, то вообще нисколько не простая.

Она поворачивается боком, чтоб что-то показать мне по работе, а я изучаю ее татуировку, графичную, однотонную, стильную очень; длинную шею, красивую, изящную; острую линию подбородка; множество мелких сережек-гвоздиков на ухе… Невероятный профиль… Ее надо писать углем, да… Уголь смягчит остроту и придаст характерность чертам, сделает их менее угловатыми… Потому что есть у меня ощущение, что Аня сейчас мягче выглядит, чем в юности. Наверняка, тогда она состояла из одних углов и иголок, словно ежик… А сейчас в ней нет-нет да и прослеживаются мягкость, плавность, и улыбка такая нежная… И взгляд невероятный… Уголь, да. Определенно, уголь…

— Эй! Ты чего? Заснула? — Аня щелкает перед моим носом пальцами, и я вздрагиваю, приходя в себя. И краснея сразу волной, душно и ярко. Ох, глупая какая, надо же! Задумалась опять, замечталась! Ну куда это годится? Теперь она решит, что я не в себе…

— Ты что? — Аня внимательно смотрит на меня, затем задирает подбородок пальцем, чтоб изучить зрачки, — принимала что-то?

Еще хуже! Не хватало, чтоб она решила, что я наркоманка!

— Нет-нет! — торопливо принимаюсь уверять я, — я просто… Понимаешь…