Охотник метнулся в палатку, схватил свой рюкзак. И они побежали…

* * *

Они неслись сквозь лес, и ей казалось, что пальцы ног отчаянно цепляются за землю – только бы не упасть!

Лес хранил глубокое молчание. Клубились между верхушками елей тучи, нудно и тонко, на пределе слышимости, звенели комары. Первый весенний комариный сбор – скоро они поднимутся из папоротников и будут донимать всё живое.

– Стой!

Тропинка неуклюже вильнула. Охотник, бежавший впереди, резко остановился. Ирка чуть не налетела на него.

– Вот же сволочь!

Впереди, на мокрой грязи, отчётливо проступали гигантские трёхпалые следы, словно здесь топталась большая, неуклюжая птица. Через несколько шагов тропинка сужалась, терялась в тёмной лесной чаще.

Ирка прислушалась. Да, так и есть. Одноглазый залёг в засаду, поэтому лес такой тихий. Ни птица не вскрикнет, ни шмель не прожужжит. Только комарьё и звенит. Этим всегда всё по фигу.

– Он там!

Чаща впереди шевельнулась. Тёмная махина ели оказалась жирным, заросшим иголками боком. Медленно зажёгся посреди широкой приплюснутой морды глаз.

Ирка почувствовала, что холодеет. Ничто в лесу не укроется от такого глаза. Никому не спрятаться и от острого нюха – Лихо чует свою жертву и в физическом, и в тонком пространстве. Можно сказать, в обоих мирах сразу.

От страха Ирка схватила Охотника за руку – и тут же опомнилась, отшатнулась.

Сторож тупо разглядывал тропинку, заросли ежевики, намокшие кусты.

– Оно у вас слепое, что ли? – догадался Охотник.

Ирка кивнула. Осторожно они отступали, пока Лихо близоруко щурилось, втягивая своим чёрным рылом воздух.

– Всё… – прошептала Ирка. – Теперь не отвяжется.

– Бежим!

Они повернулись и снова побежали. Перешли на другую тропинку, предыдущую Ирка завязала смертельным узлом. Это могло остановить кого угодно – лешего, вурдалака, человека, – заставить плутать в лесу месяцами. Но она прекрасно знала: Одноглазого это не удержит. Не такое оно – Лихо, – чтобы вестись на её уловки. Ну, может, притормозит хотя бы на время?

Охотник помогал ей, разбрасывая по тропинке чеснок. «Хотя что ему чеснок? – приговаривал он. – Как мёртвому – припарка».

– Ты можешь заставить тропинку вывести нас к шоссе?

– Куда? – переспросила Ирка.

Охотник повторил. В его глазах пряталась жизнь, отражались яркими искорками весенние лучи солнца. Ирка могла бы помочь матери и Капе, могла бы добыть им еды – и тогда эти искорки потухли бы навсегда.

– У меня там машина. Если вырвемся, оно не догонит. Оно не может отходить далеко от гнезда.

– Машина? – тупо переспросила Ирка.

Она отступила на шаг. Нет, она не хочет уезжать! Это значит оставить лес, оставить родственников, всё знакомое и ставшее давно привычным.

Охотник посмотрел на неё, как на ненормальную.

– Я не понял. Ты хочешь жить? Или хочешь, чтобы оно тебя настигло?

Ирка закусила губу. А ведь он прав! Тухлый, противный вкус собственной крови отрезвил её. Моментально представились и тройные челюсти, и бездонный рот Одноглазого – прямо в брюхе. А уж это-то брюхо способно переварить кого угодно!

Охотник нахмурился, отогнул рукав, посмотрел на часы.

– Нам надо к шоссе. У нас очень мало времени.

Ирка покорно склонилась над узкой, наверное, звериной тропкой. Та почему-то плохо слушалась, брыкалась так, что постоянно выпадала из пальцев. Наконец её удалось принудить развернуться в сторону дороги.

– Скорее! – приказал Охотник. – Не отставай!

Они снова побежали. Путь оказался неожиданно длинным. Сначала тропинка отправила их к ручью, который вытекал из пруда, – пришлось спуститься в овраг. Там было грязно. Ирка промокла и извозилась, как хрюшка, окрапивилась и прокляла жирных, надоедливых комаров. А когда они всё-таки выбрались из оврага, ожидая уже скорой победы – вот же пруд, значит, дальше шоссе! – перед ними снова непроходимой стеной встала густая лесная чаща.

– Что-то тут не так, – нахмурился Охотник.

Он выглядел вымотанным, выжатым как лимон. На лбу его блестели крупные капли пота. Ирка заметила, что он то и дело посматривает на часы.

– Ага, – согласилась она. – Тропинка вела нас прямо к дороге, а теперь…

Охотник нахмурился, кивнул в лесной сумрак:

– А привела к нему.

Ирка посмотрела в лес, и в груди у неё всё оборвалось. Тьма впереди, опутанная ветвями, укрытая листьями, лениво шевельнулась.

Одноглазый!

До её слуха донеслось глухое ворчание. Охотник услышал его тоже.

– Назад!

Лихо надвигалось на них, будто грозовая туча, – набухало. Ирка подумала, что Сторож сильно разгневан – буквально на глазах он становился всё больше.

– Он тоже умеет управлять тропинками, – догадался Охотник. – Твоя мать ведь заключила с ним договор, так?

Ирка несмело кивнула.

Охотник прищурился. На его лицо легла густая, сумрачная тень.

– Одним из условий могла быть передача своих природных умений. Теперь ему даже не надо гоняться за нами. Любая тропинка, любая дорожка, весь этот лес, вся эта земля только тем и будут заниматься, что вести нас прямо к нему в лапы. Вы рехнулись, – добавил он, – если дали Лиху такую власть.

– Что же нам делать? – дрожа, спросила Ирка.

– Нужно к палатке. Давай за мной. Обратно – в темпе!

* * *

– Ищи!

Ирка не сразу сообразила, что искать. Лихо окружало разрушенный дом. Теперь оно разрослось до небывалых размеров, напрягало мускулы, пробовало свою силу. Из чащи, полной треска, шороха и предсмертного ужаса, бежали все, кто только мог, улетали, бросая гнезда, перепуганные лесные птицы. Вот метнулся тусклый на свету Огонёк – его трухлявое убежище разлетелось вдребезги, раздавленное гигантской трёхпалой лапой.

– Нож!

Охотник кинулся на землю, лихорадочно ощупывая её, путаясь пальцами в траве. Вокруг слышался визг и трубный рёв – это во все лопатки, кто куда, удирали кикиморы и вурдалаки.

– Нож!

Ирка наконец-то поняла замысел Охотника. Её нож – тот, что дала мать.

Он где-то здесь, в лопухах, в жирной, пригнувшейся от страха траве. Ритуальный кинжал ырок, способный убить всё что угодно!

– Вот!

Костяная рукоять будто сама легла ей в ладонь. Ирка схватила кинжал, протянула Охотнику, сдуру – лезвием вперёд. Он выхватил нож из её рук, даже не обратив на это внимания.

Лихо уже было совсем близко, надвигалось на них из лесной чащи. Теперь уверенное: жертвам некуда деваться. Жертвы безвольны и загнаны в угол, оно всосёт их, вберёт в себя, как паук, растворяя мягкие ткани. Пока оно будет обедать, они будут жить. Конечно, они станут кричать, корчиться, может быть, попробуют драться. Лихо ухмыльнулось и придвинулось ещё ближе. Как же долго оно терпело! Предсмертные муки жертвы – истинное наслаждение. Как же сейчас ему хочется…

Жра-а-а-ать!

– Отойди, – смахнув с лица пот, велел Охотник.

Он ринулся Сторожу навстречу – с кинжалом, занесённым