Димон снова сплюнул в жестянку, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств слишком откровенной жестикуляцией.

— Мы их изучаем.

— Да? А что, если на минуту сделать вид, что я не такой уж законченный кретин?

— Ну ладно, камеры исчезли, довольны? Кайл говорит, что скорее всего их забрали с собой бандиты, которые на него напали.

— Вполне разумное предположение.

— Посмотрите на него, Болитар.

Майрон снова повернулся к окну. Кайл по-прежнему смотрел в потолок. Глаза его слезились.

— Когда мы обнаружили его вчера ночью, та штуковина, тазер, которой он обрабатывал вас, валялась рядом с ним на полу. Батарейка села от слишком частого употребления. Он весь дрожал — того и гляди в ступор впадет. Весь описался. Целых двенадцать часов он не мог выговорить ни слова. Я показал ему фотографию Уина, и он начал рыдать так, что врачу пришлось дать ему успокоительное.

Майрон не сводил глаз с Кайла. Он думал о тазере, о блеске, появлявшемся в глазах Кайла, когда тот нажимал на курок, о том, что вот так же, не в силах пошевелиться, мог лежать на кровати он сам, Майрон. Он отвернулся от окна, посмотрел на Димона и, отчетливо выделяя каждое слово, проговорил:

— Ух! Я. Глубоко. Ему. Сочувствую.

Димон лишь молча покачал головой.

— Я свободен? — спросил Майрон.

— Вы сейчас куда, в «Дакоту»?

— Да.

— Мы послали туда нашего человека, за Уином. Хотелось бы немного потолковать с ним, когда появится.

— Добрый вечер, мистер Болитар.

— Добрый вечер, Владимир. — Майрон стремительно прошел мимо консьержа, охраняющего знаменитые решетчатые ворота «Дакоты». Неподалеку стояла полицейская машина, присланная Димоном. В квартире Уина, когда там появился Майрон, царил полумрак.

Уин сидел в просторном кожаном кресле, вертя в руках бокал коньяка. Майрон ничуть не удивился, увидев его. Подобно большинству старых зданий с почтенной родословной «Дакота» имела потайные подземные проходы. Уин показывал ему пару таких проходов: один вел из цокольного этажа высокого дома на Коламбас-авеню, другой начинался кварталом выше, прямо у Центрального парка. Владимир — Майрон в этом не сомневался — знал, что Уин дома, но, конечно, никому не сказал. Не полиция платит ему премиальные на Рождество.

— А я-то думал, — начал Майрон, — что ты вчера ночью пошел перепихнуться с кем-нибудь по-быстрому. И вот выясняется: тебе приспичило разобраться с Кайлом.

— А кто сказал, что одно несовместимо с другим? — улыбнулся Уин.

— В этом не было необходимости.

— В сексе? В нем никогда нет необходимости, только мужчин это не останавливает, верно?

— Очень смешно.

Уин сложил ладони домиком.

— Думаешь, ты первый, кого Кайл затащил в эту комнату с бордовыми стенами? Или просто первый, кому удалось избежать больничной койки?

— Да, он скверный тип, ну и что?

— Он не просто скверный, он очень скверный тип. Троих отправил в больницу в прошлом году — и во всех трех случаях отмазался, свидетели из клуба выручили.

— И ты решил сам с ним разобраться?

— Именно.

— Но это не твоя работа.

— Ничего, зато она мне нравится.

Углубляться в эту тему смысла не было, и Майрон просто сказал:

— С тобой хочет поговорить Димон.

— Я в курсе. Только я с ним говорить не хочу. Так что через полчаса с ним свяжется мой адвокат и скажет, что, если у него нет ордера на арест, разговора не будет. Конец цитаты.

— Если я скажу, что тебе не стоило этого делать, толк какой-нибудь будет?

— Постой, — сказал Уин, начиная обычное в таких случаях мимическое представление. — Если не возражаешь, я для начала настрою свою воздушную скрипку.

— Скажи хотя бы, что именно ты ему сделал?

— Полиция нашла тазер? — спросил Уин.

— Да.

— Где?

— То есть как это — где? Рядом с телом.

— Рядом? Ясно. Выходит, хоть на что-то он еще был способен.

Молчание. Майрон потянулся к холодильнику и достал банку своего любимого шоколадного напитка. На телевизионном экране трепетал логотип группы «Голубой луч».

— Как это Кайл выразился? — протянул Уин, согревая бокал с коньяком в ладонях. Щеки у него горели. — Ах да. Ну так вот, какое-то время он будет мочиться кровью. Может, сломано ребро или два. Впрочем, в конце концов на ноги он встанет.

— Но не скажет ни слова.

— Ни в коем случае. Никому и никогда.

— Жуткий ты тип. — Майрон опустился в кресло.

— Просто не люблю хвастать, — возразил Уин.

— И все же умным этот шаг не назовешь.

— Ответ неправильный. Шаг был очень умный.

— Почему это?

— Тебе следует запомнить три вещи. Первая. — Уин загнул палец. — Я никогда не обижаю ни в чем не повинных — только тех, кто этого более всего заслуживает. Кайл подпадает под данную категорию. Второе. — Очередной загнутый палец. — Я поступаю так в наших интересах. Чем больше страха я внушаю людям, тем нам спокойнее.

— Потому-то ты не возражал, чтобы уличные видеокамеры зафиксировали твое появление, — с трудом подавил улыбку Майрон. — Тебе надо, чтобы все знали, что это был ты.

— Повторяю, хвастать не люблю, но ты прав — да, хотел. И третье. — Уин снова загнул палец. — Я всегда поступаю так, руководствуясь чем угодно, только не чувством мести.

— Например, чувством справедливости?

— Например, желанием получить информацию. — Уин взял пульт и направил его на телевизор. — Кайл любезно предоставил мне все вчерашние записи с видеокамер. И почти весь день я просматривал их, надеясь отыскать Китти и Брэда Болитар.

Ничего себе. Майрон повернулся к телевизору.

— Ну и?..

— Еще не закончил, — сказал Уин, — но пока ничего хорошего.

— А поподробнее нельзя?

— К чему слова, сейчас сам все увидишь. — Уин плеснул коньяку в другой бокал и предложил Майрону. Тот отмахнулся. Уин пожал плечами, поставил бокал рядом с Майроном и нажал на кнопку пуска. Изображение логотипа исчезло, и на экране появилось женское лицо. Уин остановил показ.

— Здесь самое четкое ее изображение.

Майрон наклонился к экрану. Его всегда поражало, отчего камеры видеонаблюдения устанавливают так высоко, что лиц толком не разглядишь. Не лучший способ понять, кто перед тобой; впрочем, возможно, альтернативы просто нет. Что же касается изображения, в которое вглядывался сейчас Майрон, то оно было несколько размыто и укрупнено. Казалось, кто-то специально развернул камеру под определенным углом. Но так или иначе сомнений относительно того, кого запечатлела камера, не оставалось.