Лида без слов поняла продолжение: «чтобы подмахнула, так подмахнула, раздраконила».

– У тебя вообще детей не будет! – заорал Олег, наступая. На секунду показалось, он ударит Лиду, только мокрое место останется на месте жены у стены со старыми обоями. – Сколько ещё пытаться?!

– Можно из детского дома… мы говорили… помнишь?.. – зачем-то лепетала Лида.

– Ты говорила, не я! Чего ради мне чужих детей воспитывать, если я своих могу родить? С нормальной бабой жить, а не с… бледнёй поганой! Ни задницы, ни груди, ни морды, ни темперамента, ни-че-го! Повёлся на девственность, а толку?! Дитя родить, и то не можешь. Всё, Лида, хватит! – рычал Олег, нависая над растерянной, едва державшейся на ногах Лидой. Хорошо, уцепилась за косяк двери, иначе свалилась бы, перегнувшись от острой боли в животе, груди, душе.

– Зла на меня не держи, – сказал он напоследок, перед тем как закрыть дверь.

Лида не держала. Не умела. Не была приучена. Жизнь показала, прав был Олег, во всём прав. И бывшая свекровь права. Отношения у Лиды больше ни с кем не складывались, несмотря на то что после развода она ухнула, как в омут, в незнакомый мир флирта. То перекрашивалась, то наряжалась, то макияж наносила, как индеец перед смертельным боем. Мужчины проявляли интерес, жаловаться не приходилось. Однако, всё сводилось к горизонтальной плоскости, сразу, не теряя времени на ухаживания. Это другим присылали цветы, дарили подарки, посвящали песни. Лида была запасным аэродромом. На случай, если откажут все, а самоудовлетворение противоречит убеждениям, то и с чамрочной училкой можно покувыркаться. Прыгать в постель просто для того, чтобы поставить галочку в послужном списке, Лида не хотела, а долгими ухаживаниями её не баловали.

Если вдруг появлялся искренне заинтересованный мужчина, тут же вспоминала о собственном диагнозе. Никакого права портить жизнь человеку своим бесплодием она не имела. И не хотела. Правильно Олег сказал, зачем воспитывать приёмных детей, если можно родить единокровных.

Острая обида, неприятие, жалость к себе давно отступили. Лида вычеркнула из жизни Олега, приняла, как должное, свою внешность, бесплодие, реальность, в которой существовала. Возможно, жизнь её кому-то казалось скучной, мрачной, лишённой всяких радостей, вспышек эндорфинов, адреналиновых встрясок, но Лида не нуждалась ни в чём подобном.

Какое-то время пыталась «жить полной жизнью», в общепринятом представлении. Ходила на выставки современных художников или ювелиров, посещала кружок литераторов в библиотеке, смешно вспомнить, пыталась писать малую прозу. Всерьёз раздумывала, не прыгнуть ли с парашютом, ходила на скалодром дважды в неделю, в фитнес-клуб, однажды поддалась порыву, отправилась на пробный урок по дайвингу. В итоге плюнула. Зачем ей жить чьей-то жизнью? Притворяться тем, кем не является? Ради чего? Чтобы оправдать не свои надежды?

Лида такая, какая есть. Пусть чамрочная, бесплодная, зато не изображающая из себя ту, кем не является. С тех пор жизнь покатилась по удобной колее. Она ездила на дачу к дедушке, находя маленькие радости. Получала искреннее удовольствие от работы, общения с детьми, горела клубом, переживала за ребят, они отвечали ей взаимностью.

Вечерами смотрела фильмы, читала книги, которые нравятся ей, а не навязчиво рекламируют. Покупала одежду, в которой было комфортно во всех смыслах. Облегающие бархатные платья, яркие помады обходила стороной. Забавно представить её скандинавский тип внешности и скромные формы в новогоднем наряде боевой подруги Чингачгука.

Нечаянные встречи с бывшим неминуемо нарушали равновесие. Окунали в болезненное прошлое. Лупили наотмашь по всем болевым точкам одновременно. Угораздило же Олега купить квартиру именно в этом микрорайоне! Понятно почему, тесные квартирки в старых пятиэтажках стоили сравнительно недорого, но Лиде от этого легче не становилось.

В дурном настроении, расстроенная, накрученная до предела воспоминаниями, стыдом за собственные действия в браке и после, Лида сидела на кухне. В полной тишине, уставившись в одну точку.

Влажное полотенце после ванны бросила на спинку стула. Надела растянутую футболку, шерстяные носки, будь они неладны. Размышляла о том, что стоит всё-таки позвонить Мизурину, сходить в кино, привести домой, заняться сексом. Тело стоически молчало на предложение уставшего от сомнений разума. Ну и что! Сколько лет относительной молодости ей осталось? Пять, семь? Ждать любви? Внутреннего толчка? Ничего подобного она не дождалась в браке, глупо надеятся на чудеса сейчас.

Звонок в дверь вывел из транса. Лида одёрнула футболку, вздохнула. В это время мог прийти только сосед Валера, хронический алкоголик. Частенько не хватало на бутылку, занимал у соседей. Надо отдать должное, всегда отдавал, чтобы тут же снова пойти по соседям, одалживая по сотке, полтиннику или того меньше. Суммы больше попросту никто не давал.

– Держи, – Лида распахнула дверь, сразу протягивая сто рублей. – Больше нет, всё на карточке.

– Неожиданно…

Она услышала голос Фролова, тут же проваливаясь в знакомый до чёртиков парфюм. Подняла взгляд, медленно скользя от модельной обуви по стрелкам брюк, перескочила лишь место молнии на гульфике, по джемперу светло-дымчатого цвета, гладковыбритому подбородку, прямому носу, по высоким скулам, выразительным глазам, стальным, спокойным, припечатывающим несокрушимой уверенностью. Той самой, чёртовой аурой властности, не оставляющей простым смертным шанса на сопротивление.

– Что-то случилось? – Лида уставилась на Ивана Ефремовича, не веря глазам. В галлюцинации, впрочем, тоже не верилось.

– Нет, – отрезал Фролов. – То есть, да, – продолжил он неуверенно, чем окончательно смутил Лиду. Неуверенность и Фролов никак не вписывались в одну картинку, не складывались в единую конструкцию. Этот человек попросту не мог быть неуверенным хоть в чём-нибудь, начиная с цен на Нью-Йоркской бирже, заканчивая собственными чувствами.

– Проходите, – она отошла в сторону, жестом приглашая гостя. Смотрела, как, оглядевшись, Фролов пристраивает пальто на вешалке, разувается, молчаливо идёт на кухню, туда, куда указала хозяйка.

– Чаю? – сообразила Лида.

– С удовольствием.

– Есть шарлотка. Хотите? Сама пекла, – вот для чего Фролову знать, что она испекла шарлотку? Что ты несёшь, Лида?! Ещё похвастайся умениями в области макраме и бисероплетения!

– Конечно.

Потом она сидела и смотрела, как представитель списка Форбс, сидя на её кухне, пил чай из чашки Дулёвского фарфорового завода с шарлоткой, украшенной сверху дольками яблока, мёдом и корицей, пробуя клубничной варенье из розетки той же расцветки, что и чашка. И было в этом действе что-то обещающее, мистическое, как сон накануне Рождества.

– Действительно очень вкусно, – повторил второй раз Иван Ефремович комплимент. – Необычный вкус.

– Спасибо… Так что у вас произошло?

– У меня? – Кажется, Фролов удивился, нахмурился, пытаясь вспомнить, что же у него стряслось такого, что понадобилось обсудить с Лидой. Удивлённо приподнял брови, после продолжил: – Марсель хочет забрать Борща домой.