с визгом разбежались по домам к мамкам под юбки. Аника не вернулась! Сколько раз, чертвасдери я говорил, не ходите туда, найдите другое место. Я еще малой был нас предупреждали, рассказывали про старую ведьму-полуденницу, которая на границе миров посреди пустоши живет и детей маленьких крадет. Ест она их, или еще какие колдовские варева делает, я не ведаю… Был наказ: не ходить! Нет, как патокой намазано, из года в год пропадает хоть один ребенок, так ничем вас не возьмешь, все ровно, ходють и ходють. Беги теперь, ищи ее среди колосьев, ой не вернуть нам теперь нашу пуговку…

–Молчи, старый. Не углядел, теперь молчи. Да тебе и глядеть нечем, пойду искать ее. Не вернемся к закату, считай, оба сгинули.

***

И я побежал. Что есть мочи, по дороге, мимо поля Ставроса, мимо поля Добре, мимо указателя на развилке, там, где надвое делится тропа. К большому тракту, проезжая, ходовая колея и к Вепревой пустоши, почти заросшая, но все еще видная среди высокой травы. Бежал, что есть мочи, крича ее имя, надеясь, что отзовётся тоненьким голоском вдали. Размазывая горячие слезы пополам с пыльцой, налипшей на щеки, кричал во всю глотку, звал по имени: Аника! Аника! Отзовись!

Тишина. Только свистит встречный ветер в ушах и стегают упругие стебли по голым коленкам. Я продолжал бежать, пока совсем не выбился из сил, остановился посреди поля, уперев руки в колени, попробовал отдышаться. Солнце как будто застряло над головой желтым пронзительным оком, обжигающее, плотное, жаркое. Я глубоко вздохнул, пошел дальше. Приметил колосья, заплетенные в косы, черные, будто выжженные круглые пропалины то там, то тут. Верный признак того, что полуденница где-то рядом. Показалось, что я слышу ее гадкое хихиканье, старая карга. То справа сзади, то впереди, то слева. Издевается, бегает вокруг. Знает, по чью душу пришел.

–Выходи, нечисть, отдавай сестру! – кричу я во всю силу своих легких.

В ответ только гаркнул ворон где-то наверху, и снова среди непроглядного марева из душистых трав раздался мерзкий смех.

–зЗа сСессстрой пришел… Глупый маленький Элиашшшш.... Ихххихихи

Как будто везде и всюду…

–Так, а чтожжжж ты сСпал, а не сСсмотрел за ней, глупец?

Я оглядываюсь по сторонам, но вокруг только рябит переплетение сухостоя, жуть.

–сссСтало быть из-за тебя она пропала, так будут люди говорить? Иххихихихи…

–Сссмертю пахнет… Сссмертью твоей, маленький Элиашшшш… Твоей и сестренки твоей… Ихихихххихи…

–Что тебе нужно, немочь недобитая! Отдай сестру!

–Ихихиххиихих отдала бы… Да только так просссто ничего в этом мире не отдаетсссся, маленький Элиашшш… Сходи-ка ты, соссстряпай мне одно дельце, может и отдам тебе сессстренку… Иххихихихих…

–Уговор! Только верни, верни Анику!

–Ихэхиххихи…

Гадина.

–Принесссси мне сСссердце дракона… Тогда отдам тебе сессстру… Иди за солнцем три версты, увидишь в земле прогалину, лезь туда, в сссамую чернь. Как выберешьссся у подножия горы найдешь пещщеру, там ссспит дракон. Дам тебе сссстальной клинок, убей дракона и принесссси мне его сердце…

Ихххихихи…

Просвистел стальной проблеск, клинок воткнулся аккурат у большого пальца правой ноги. Небольшой для взрослого человека, для меня он был как меч.

Делать нечего, я взял клинок, пошел за солнцем.

Старая не соврала, через три версты и правда наткнулся на прогалину, небольшую, ровно чтобы я пролез. Опустился на колени, из дыры пахнуло сыростью, землей, почему-то туманом… Темно, ничего не видно, а ну как старая обманула, и я прямиком в пасть какого-нибудь чудовища сам лично приползу?…

Не дал себе времени на раздумья, протиснулся, и полез вниз и вперед…

Слыхал я в старых сказках о проходах между мирами, мама рассказывала про такие. Путешественники раньше часто ими пользовались, странники, авантюристы, сталкеры. Никогда не знаешь, куда тебя приведет такая червоточина, в грот, полный сокровищ, или в середину болота, прямо в гадкие щупальца неизвестной твари. Однако карга сказала, что я выберусь прямиком к подножию большой горы, веры ей нет, но и выбора у меня тоже нет. Я открываю охоту на дракона, а это значит, что мне совсем нельзя боятся.

***

Дракон спал. В прохладных сумерках, под звуки редкого дождя, который мягким шелестом пробивался сквозь сон, дракон спал и видел первородный цветной хаос, тихо урча от удовольствия, переминался на другой бок, выпускал облачка серного пара, и продолжал смотреть сны. Больше всего на свете дракон любил спать. Это глупые люди насочиняли, что драконы вечно устраивают пожарища из городов и сёл, летают над землёй, в хищном и жадном поиске сокровищ, крови и чего бы поджечь. Чушь.

Ну, может сжег пару городов, так и то только потому, что глупые людишки докучали и мешали спать. То строить начнут совсем рядом, то руду копать, то вздумают посылать жестяных рыцарей одного за другим на никому не нужные подвиги. А так, дракон любил спать. Мягким пузом прижавшись к горячему полу, под которым текла подземная лавовая река, уютно свернувшись калачиком и поджав поплотнее хвост, дракон спал и смотрел много красивых снов.

Дракону снились россыпи розового кварца на дне реки, переливающиеся тысячами бликов от проникающего сквозь толщу воды солнца.

Ему снились встающие над облаками радуги, мостами протягивающие свои рукава от одного горизонта к другому.

Ему снились сияющие грозовые каскады и разорванные в клочья свинцовые тучи, в которых так приятно купаться по ночам.

Словом, дракону снилась красота, которой он питался и именно потому дракону кроме сна уже не нужно было ничего.

Все дело в том, что…

Все дело в том, что дракон был стар.

А когда драконы становятся старыми, они все меньше выползают из своих убежищ, подолгу спят и греются возле родного ядра земли. Они постепенно угасают, как угасают сожженные в угли поленья в камине, медленно отдавая жар вовне и становясь все больше похожими на большой камень. Когда дракон умирает, внутри он превращается в россыпь самоцветов: сапфиры, изумруды, хризолит, кварц…

Люди думают (дуралеи), что драконы охраняют сокровища, потому что на месте гнездовий всегда находят драгоценные камни. Но это не украденные у людей богатства, это сами драконы и есть эти богатства внутри.

И чем старше дракон, чем больше красоты он увидел за свою жизнь и чем больше красоты ему приснилось, тем ярче самоцветы из которых он после смерти весь состоит. Потому что больше всего на свете драконы любят смотреть на красоту.

И сами становятся ею в своем послесмертии продолжая изливаться в мир сиянием своих радужных снов.

Дракон спит, но сквозь сон слышит, как на границе его обители появляется беспокойный объект. Снова