вспомнить… Я забыл, что именно я должен вспомнить. Поэтому мое нескончаемое путешествие по мосифльмовским коридорам продолжается, раз за разом, день за днем.

Я усталость Джека. Я устал. Неведомые тяжелые руки лежат у меня на плечах. Или каменные своды. Или мешки с мукой. Кто знает, откуда во мне берётся это ощущение ноши, тянущее, ненужное, обременяющее. Как будто отжил свое и в своем послесмертии не смог упокоится, как зомби, как восставший заново из могилы, я восстаю по утрам из постели. В моем послесмертии… Тягучая паутина дней не отпускает заботами о следующем шаге. И я точно знаю, что этот шаг ведет меня в пропасть. Я все сильнее тону в этих ощущениях иллюзии безопасности, иллюзии стабильности, иллюзии уверенности в завтра и в послезавтра. Через послезавтра я освобожусь. Но оно наступает тяжелым ботинком мне на горло, и я снова тут.

И я не раз поднимался и падал, я не раз отчаивался окончательно, еще раз окончательно и в последний раз окончательно, и потом снова обретал способность летать.

Я опустошающая печаль Джека. Как Хаул, я покрываюсь зеленой слизью уныния и всенародного горя, когда мысли мои становятся моими врагами, отправляя меня на рекурсивную спираль из переживания заново своих негативных опытов, которые приносили боль и разочарование. Я варюсь в этом котле, как жаба, не осознавая, что медленный нагрев меня в конце концов убьёт. И самым страшным мне представляется наказание, в котором меня швырнут в самое мое неосознанное начало, к истокам моего путешествия, и мне придется заново, наново пережить все, что я пережил.

Я застоявшаяся ярость Джека, я немотивированная злоба Джека, я его сухие слезы, я его заросшее джунглями чувство долга. Я перечисление всех свойств Джека, и я их противопоставление. Я его любовь разговаривать с людьми, и я же его желание сделать так, чтобы все заткнулись. Особенно когда они пытаются. Пытаются в спорах, бесконечных и бессмысленных, выяснить, кто прав. Выяснить, кто источник всех бед. Выяснить, что Не Есть Бог, а что есть Бог.

Ибо облекая что угодно в слово, человек искажает сущность предмета, его суть и свойство. Потому что племя людское погрязло в лжи и удалилось от первородной истины искрящегося хаоса.

Человек решил, что только в споре рождается истина, только лишь в противопоставлении себя в мертвую точку обособленности, есть правда. Что очертив себя кругом, и выйдя за пределы единства, он как бы возвысится над всем остальным, станет отдельной боевой единицей, сможет управлять своей судьбой и судьбами всех окружающих живых и неживых существ.

Глупо и наивно. И, более того, этот путь, полный остролиста, щипающего за обнаженные щиколотки, полный изгибов и порогов, пунктирной линией лежит на карте человеческой жизни, и, сделав несколько мертвых петель, так или иначе, приводит обратно к источнику.

Другое дело, каким ты придешь, каким ты предстанешь к порогу своей смерти.

Сломленным и обессиленным, злобным и некрасивым, озверевшем от испытаний, на которые сам себя обрек и обвиняющем всех и вся в том, как красочно ты спотыкался на выбранном тобой же пути.

Или же красивым, сияющим, свободным…

***

Говорят, ты станешь одним из этих маленьких светящихся огоньков в звёздном небе после смерти…

Как же их называют…

Звезды?

По ночам они шелестят и щебечут, тихо перешептываются между собой, мерцают и искрят где-то там, в вышине. Поют свои звездные песни, танцуют, грустят и веселятся.

Знаете, говорят, наши души в своем послесмертии могут стать звездами.

Звездами будущей, еще не рождённой, новой вселенной. Упражнение на бесстрашие: кому из нас хватит смелости превратиться в горячий шар света, большой красный, или маленький желтый, или ярко голубой, или сверхновый? Пульсирующие, нестабильные, эволюционирующие, уникальные, неповторимые, с жестким рентгеновским излечением или с мягким, живым светом. Как же мы похожи!

Звездное население нашей вселенной настолько велико и разношерстно, насколько население нашей планеты. Среди них есть почившие, старики, нестабильные молодые, стабильные середнячки. Есть звезды-неразлучники, которые в счастливом союзе, в паре со своим спутником-черной дырой, являются уникальными явлениями. От звезды к спутнику идет струя газа, образуя вокруг него плазменную оболочку, которая тоже светится.

Белый карлик взрывается и создает вокруг себя планетарную туманность. Они текут и рассеиваются, принимая разные формы. Не все из них сферические, они имеют сложную структуру, пока еще никем не объяснённую. Там, в космосе, существует своя погода. Звездный солнечный ветер, полярные сияния, магнитные бури.

И ты, мой друг, ты совершенно точно ею станешь… Сияющей суперновой.

Если вспомнишь свое настоящее имя. Которое состоит не из букв человеческого языка, и даже не из звуков, порождаемых физикой этой Вселенной.

Может быть, это отпечаток на сетчатке глаза, появившийся при твоем рождении. Может быть это горное эхо, разносящее свой голос в ночи.

Может, оно пишется каплями крови на белом подоконнике, которые стекают из случайно пораненного бумагой пальца.

Достаточно ли ты внимателен, чтобы углядеть свое имя среди всех этих бесконечных знаков, знамений, символов?

Достаточно ли ты внимателен для самого себя?

Достаточно ли ты внимателен, чтобы не смотря ни на что, несмотря ни на какие перипетии в твоей жизни свято верить в сказку о том, что твоя душа превратиться в суперновую, вспомнит свой свет, вспомнит свой пульс?

Возрадуется и воспарит над подлунным миром. Чихнет, рассеется, рассмеется…

***

Я отчаянно пытаюсь вспомнить свое имя, и, кажется, сегодня я нащупал что-то очень-очень важное, очень близкое. Я знаю его, я знаю его, я хочу в небо…

Я отворачиваюсь от человека, играющего на калимбе грустную мелодию, погруженный в собственные мысли…

Через два дня я вспомню эту мелодию, и кажется, вместе с ней свое имя…

Нужно только слушать внимательно…

Я забытое имя Джека, я не то, что он представляет себе, не весь этот глупый набор реконструкций, я всего лишь…

Глава десять

В которой капитан звездного корабля Василий Баев просыпается в камере анабиоза, захлебываясь дыхательной жидкостью и пытается понять, что происходит.

Системы дали сбой.

Несколько фактов, ужасных, но являющихся правдой.

Тела экипажа истлели практически в труху. Их камеры оказались повреждены, представьте, все, кроме моей. Пережив первичный шок я занялся делом. Простым, понятным.

Делай что можешь там, где ты есть. Все стало неважно, но я решил по всем правилам космических путешествий предать тела почтению и погребению.

Отправил их, в этих блестящих саванах в открытый космос, дрейфовать в пустоте, одного за другим.

Как мог навёл порядок, убрал остатки жидкостей, расставил все по местам.

Сел, и понял. Теперь я один.

Вам знакомо чувство оглушающего одиночества,