Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя некоторое время родители постучали в мою дверь. Телефонный разговор так их огорчил, что они даже не стали меня ругать из-за объявлений. Только попросили, чтобы я больше их не расклеивала.
Да мне уже и самой перехотелось.
17. Кошмарный прием и отходчивость
Хуже вшей может быть только новость о том, что у кого-то завелись вши.
Как только утром я вошла в класс, Марсель почесал голову и заухал, как шимпанзе. Раздались одобрительные возгласы и девчачье хихиканье. Девочки собрались вокруг Далилы, но когда я, стиснув зубы, направилась к своему месту, они разлетелись во все стороны, будто я была заразным пришельцем из другой галактики. Аннализа плюхнулась на мой стул и потащила Саюри на свое прежнее место.
— Здесь занято, — с ядовитой ухмылочкой объявила она. — Свободная от вшей зона, если ты понимаешь, о чем я.
Саюри опустила глаза, а Далила уставилась на меня с нескрываемым отвращением. На этот раз у меня зачесались не голова, а руки. Я бы с удовольствием набросилась на Аннализу — как тогда, когда мы отмечали мой день рождения. Тогда она во всеуслышание говорила гадости про «Жемчужину юга». Но сейчас моих друзей рядом не было. Я стояла посреди нового класса совершенно одна, и все мои одноклассники таращились на меня. Слезы душили меня, а обезьяньи крики за спиной звучали все громче.
Я стиснула в кулаке маленького серебряного льва, которого подарил мне Алекс. Хорошо, если бы он стал большим ручным львом — тогда бы я натравила его на этих паршивых мартышек.
— Что здесь происходит? — громко спросила, входя в класс, фрау Кронберг. — Я попала в зоопарк?
Обезьяньи крики мигом стихли. Все бросились по своим местам. А я осталась стоять на месте, словно окаменела, и когда фрау Кронберг направилась ко мне, я так стиснула зубы, что они заскрипели.
— У Лолы вши! — выкрикнула Аннализа.
Фрау Кронберг нахмурилась.
— Это правда? — спросила она.
В классе стало тихо-тихо, и я сразу почувствовала себя преступницей на скамье подсудимых. Глаза у меня жгло, в груди стало тесно. В портфеле лежало мамино письмо, которое я должна была передать моим классным руководителям. Там было сказано, что у меня нет вшей, и если требуется, мы можем предоставить справку от врача.
— Лола? — фрау Кронберг сделала еще один шаг в мою сторону, внимательно глядя на мои волосы. — Я, кажется, задала вопрос. Ты онемела?
«Может, и онемела, — подумала я. — А может, и оглохла вдобавок». Выходит, фрау Кронберг спрашивает у меня, правда ли то, что сказала Аннализа. Чего она собирается этим добиться? Я что, должна попросить прощения у класса? Или уйти? Уж это я бы сделала с огромным удовольствием!
Наконец мое оцепенение прошло. Я пулей пронеслась мимо учительницы и вылетела из класса.
Через час пришла мама. Фрау Кронберг позвонила ей в больницу, чтобы сообщить, что я ушла из школы без разрешения и что у нас случился маленький инцидент с одноклассниками, но она с ними уже поговорила.
— Маленький инцидент? — фыркнула я. — Да они просто издевались надо мной! Ненавижу эту школу, ненавижу этот класс. Я туда вообще больше не пойду!
Мама погладила меня по волосам, которые все еще попахивали этим дурацким средством, и поднялась, потому что зазвонил телефон. Через минуту она вернулась в комнату с трубкой в руках и улыбкой на губах.
— Это тебя, — сказала она.
Звонила Саюри.
— Извини, — сказала она. — Мы сегодня вели себя как последние идиоты. Ты завтра придешь?
— Да, — ответила я. — Но не потому, что мне хочется, а потому, что надо.
И повесила трубку.
Мама все еще стояла в дверях. Улыбка с ее губ уже исчезла. Она догадалась, что Саюри хотела попросить у меня прощения, и, похоже, моя реакция ее разочаровала.
— Короткий разговор, — заметила она.
— Тебя это не касается, — огрызнулась я. — Это мой короткий разговор, а не твой.
Я сунула трубку под подушку и скрестила руки на груди. На сердце у меня стало еще хуже. До сих пор я сердилась на других, но теперь к этому добавилась злость на себя.
— Мышка, — сказала мама. — Не думай, что все обстоит гораздо хуже, чем на самом деле. Саюри молодец, что попросила у тебя прощения. Ей, конечно, было нелегко это сделать…
— Прекрати! — выкрикнула я, сердито глядя на маму. Слова ничему не могут помочь. Наоборот. Да и она сама хорошо знает, какая я злопамятная.
Я не могу стать милой и любезной только потому, что кто-то попросил прощения. Почему мама этого не понимает? Почему у меня такое чувство, будто она не на моей стороне?
Мама вздохнула и сказала:
— Мне нужно возвращаться на работу. Справишься сама, пока папа не вернется из «Жемчужины»?
Она положила руку на живот, который за последние недели заметно увеличился. Значит, мой маленький братишка тоже подрос. Вот кому не нужно ни о чем тревожиться — днем и ночью он вместе с мамой.
Мне вдруг ужасно захотелось снова оказаться в мамином животе, и ничего не видеть и не слышать. Правда, место занято, да и желание, прямо скажем, безумное. Поэтому я ответила, что прекрасно справлюсь, и мама успокоилась. Она снова улыбнулась и сказала, что на кухне есть тортилья. Это такой испанский омлет с картошкой, который я очень люблю.
Но сегодня у меня не было аппетита.
Когда мама ушла, я решила позвонить Фло. Она не ответила, и я набрала номер Фредерики, а потом Сола. Всех своих друзей я обнаружила в конце концов у Ансумана. Они вчетвером делали задание по биологии. Ансуман предложил мне присоединиться к ним, но у меня не было никакого желания.
Я позвонила Алексу, потом Глории. Наконец, Фабио. Никого.
Белоснежка отправилась гулять. Я обнаружила ее в садике у нашей соседки Вивиан Балибар, которой тоже не оказалось дома. Она уехала отдыхать в усадьбу своей подруги, где теперь жила моя коза — тоже Белоснежка.
Я хотела съездить туда на осенних каникулах, но для этого надо было пережить еще несколько школьных недель. Я схватила ежедневник, твердо решив нарисовать по черепу на каждом дне недели, даже на той субботе, на которую приходился мой день рождения. Все страницы в нем были пустыми, кроме сегодняшней, — 27 сентября. Там было вписано оранжевым фломастером: «16:00–17:00 — танцевальная группа?»
Я вспомнила, как сделала эту запись пару недель назад. Я специально писала помельче, в одну строчку, чтобы на остальных можно было отмечать время, когда я буду сидеть