— В общем, подумайте, — резко ответил Жак. — Мне надо работать. Вы дадите мне ответ на днях.

На днях, когда он, например, пойдет в кино.

Перед входом в кинотеатр комдельной и отпактной группой о том о сем беседуют Бапоно и Саботье. Жак элегантно раскланивается с дамами, с различной степенью уважения пожимает руки господам. Тино держит себя очень приветливо, Жак про себя усмехается. У него спрашивают, как продвигается постановка пьесы, и он ловко переводит разговор на тему Концертного зала. Бапоно хлопает себя по лбу: чуть не забыл! Перед сформулированным таким образом запросом мэру Саботье ничего не остается, как пообещать все, что от него хотят. Звенит звонок, пора заходить и занимать места. Жак оказывается между мсье Бапоно и мадам Бапоно, деликатная ситуация, которая предписывает ему отказаться от обоих подлокотников и свести ноги вместе, прямо перед собой. Лучше не уклоняться ни вправо, ни влево. Наступает мрак, а вместе с ним документальный фильм о ловле сардины. В то время как на экране в трюм судна вываливаются потоки биомассы, Жак чувствует, что Бапоно незаметно завоевывает территорию. Жаку интересно, что мадам Бапоно сделала бы на его месте, учитывая, что он — не Бапоно. Он перемещает ногу в сторону мадам и прикасается к мясистой икре. Икра тут же отстраняется, как будто исчезает. Жак использует тот же прием в сторону мсье Бапоно. Патрон принимает приличную позу. Отныне все идет превосходно, и так — до финального заполнения консервных банок маленькими рыбками и зажигания света.

— Познавательно, — степенно изрекает Бапоно, с высокой колокольни плюющий на позвоночных, которых нельзя ни отравить, ни откормить.

Жак поворачивается к мадам Бапоно, которая бросает на него строгий взгляд. Марта, сидящая рядом с мадам Саботье, уже вся извелась. Тино болтает с отцом. Жак задумывается на тему бог знает чего. Он оглядывает зал и замечает Линэра, а неподалеку от него Пьеретту с сестрой.

— Кого это вы там высматриваете? — спрашивает Бапоно. — Какую-нибудь козочку?

Жак категорически отнекивается. Он уже подумывает о том, что с его стороны было бы вежливо наврать два-три комплимента мадам Бапоно, но в этот момент тьма вновь побеждает свет, на этот раз для проекции новостей. Ничуть не удивляясь, Жак видит, как он сам принимает парад парижского гарнизона, поднимается на вершину Гауризанкара[92], управляет спортивной гоночной машиной в Индианаполисе и, будучи министром спорта, выступает на торжественном открытии бассейна в окрестностях Парижа. Все это время Бапоно вел себя спокойно.

В антракте мужчины встали и пошли отметиться у писсуаров, покуривая сигареты. Дамы остались сидеть, посасывая леденцы.

— Мы как-нибудь еще поговорим о танцах, — сказал Жаку Бапоно, ухватывая его под руку, чтобы не потерять в толпе. — Это меня страстно увлекает. Послушайте-ка, — воскликнул он с восхищением, — ну и бицепсы же у вас. Обалдеть, обалдеть, обалдеть, ах как приятно щупать.

Саботье нужно было что-то сказать своему помощнику. Перед писсуарами по соседству с Жаком оказался Тино, который, поливая разверстую пред ним чашу, спросил:

— Ну, Сердоболь, как репетиции?

— Неплохо.

Он выплюнул окурок на сухой участок чаши и прицельной струей его погасил.

— Знаете, — продолжил Тино, — я считаю, что вы вредничаете.

— Не может быть, — ответил Жак.

Они вышли вместе.

— Да, — продолжил Тино. — Ведь я тоже люблю театр. Это мое призвание. Было бы здорово, если бы вы позволили мне дебютировать в труппе, но больше всего я бы хотел выступать один. У меня хороший тенор, мне об этом говорили. Как вы нашли меня в прошлый раз у Бапоно?

Жак мрачно на него посмотрел и ничего не ответил. Проходящие люди разделили их. Жак внезапно оказался перед Жинеттой.

— Ну?

— Мы обе идем туда сегодня вечером, — сказала Жинетта.

— И я.

— И вы, разумеется, — сказала Жинетта.

— Вы будете ждать меня в условленном месте?

— Да, — сказала Жинетта.

Он оставил ее. Тино вновь к нему пристроился и продолжил:

— Кроме шуток, я хочу стать певцом, оперным тенором. Мой отец разорется, ну и что с того? Вот вы сами, вы ведь не находите это смешным, правда?

— Это занятие действительно не глупее других.

— Я говорю об этом с вами, — сказал Тино, — потому что вижу вас насквозь.

Жак из осторожности улыбнулся, но на хвастающегося персонажа взглянул уже по-другому, да и существование вышеупомянутого себя оценил по-новому.

— Да, — продолжил Тино. — Вы-то должны меня понять. У вас, у вас есть амбиции. Вы не намерены всю жизнь здесь киснуть. Правда? И я тоже! Я все время представляю себе, как пою арию из «Фауста»[93]в опере, а весь зал взрывается аплодисментами. Это идея, всего лишь идея, но когда-нибудь все так и будет, так, как я сказал, как я захотел.

Прозвонили конец антракта.

— Мое имя будет напечатано крупными заглавными буквами на афишах. Я буду объезжать столицы, получать фантастические гонорары, я даже смогу откладывать деньги на когда стану старым. А еще у меня будут женщины. Столько, сколько захочется. Великий тенор только посмотрит на какую-нибудь женщину, и раз, она уже падает ему в объятья. Ах, какая жизнь! Какая будет жизнь! А вы не такой? Вы никогда не представляете себе, что с вами происходит то, чего вам бы хотелось?

— Нет, — сказал Жак. — Никогда.

Тино недоверчиво смотрит на него:

— Да ладно!

В этот момент Жак:

— Вы знаете Линэра?

— Да. Но мы все всегда покупаем у Страби[94].

— Что вы о нем знаете?

— О Линэре?

— Да. О Линэре.

— Ничего. Он, знаете ли, производит одно лекарство. Кажется, против эпилепсии. Но ничего особенного. Это и сравниться не может с ветеринарией мсье Бапоно.

— Он женат?

— Да. Этот тип вас интересует? Любопытно почему. Здесь он не интересует никого. О нем здесь почти никогда не говорят.

Они направились к своим местам. Предваряющая музыка уже заиграла, но экран антрактно хранил белизну.

— А-а-а! — протянул тут Тино.

Жак повернулся к нему.

— Я понял, — сказал Тино, — почему вы им интересуетесь. Но знаете, другие об этом уже думали до вас.