Жак незаметно подает знак Пьеретте, и та неожиданно и звонко спрашивает:

— Мсье Линэр, а мадам Линэр, как она себя чувствует, мадам Линэр?

В смятении Жинетта роняет кусок торта на ковер.

И извиняется: «Ой! Извините».

И соскребает крем ложкой, топорща ковровый ворс.

Линэр смотрит на Жинетту:

— Она чувствует себя хорошо. Спасибо. Она уже легла. Она ложится рано. Она так привыкла. Она ложится рано. Она уже легла. Спасибо. Она чувствует себя хорошо.

— Мадам Линэр рано ложится по собственному желанию, — спрашивает Жак, — или это вы ей советуете из гигиенических соображений?

— Вне всякого сомнения, для здоровья правильно ложиться рано, — степенно отвечает аптекарь.

— А мы и не сомневались, — говорит Жак.

Пауза для ликвидации грязных тарелок, после которой Линэр, глухо кашлянув, задает следующий вопрос:

— Но мсье… мсье?

— Сердоболь, — говорит Жак.

— Мсье Сердоболь, вы только что сказали, что работаете у Бапоно? Я не ошибся?

— Точно. Я — химик.

— Работа продвигается?

— Продвигается. Мы разрабатываем несколько новых препаратов. А еще я провожу индивидуальные исследования.

— Это он вас сюда прислал?

— Кто? Куда?

— Бапоно. Ко мне.

— Зачем ему меня куда-то посылать?

— Ладно, не стройте из себя идиота.

Линэр говорит это раздраженным тоном. Жак резко встает, чуть не опрокинув стул.

— Мсье, — произносит он дрожащим голосом, — мсье, я никогда никому, даже пожилым аптекарям, не позволял называть себя идиотом.

Девочки смотрят на него восторженно, Линэр — устало.

— Мсье Линэр, — продолжает Жак, — людям, которые называют меня идиотом, я обычно бью морду.

— Он был чемпионом Парижа среди любителей, — шепчет Жинетта.

Это было сказано в адрес Линэра, для справки. Но аптекарь не испытывал страха. Он не знал, что такое бокс, он не дрался вот уже сорок пять лет и посему воспринимал сказанное не как гипотетический мордобой, а всего лишь как пустые слова.

— Я могу принести вам свои извинения, — пропел он с безразличием. — Но сначала сядьте и прекратите так кричать.

— Я принимаю ваши извинения, — сказал Жак.

Он сел.

— Итак, я продолжаю, — сказал Линэр. — Вас сюда послал Бапоно.

— Нет.

— Вы пришли не за эликсиром? Бапоно давно на него имеет виды.

— Я сопровождал этих барышень, — сказал Жак.

Линэр насупился:

— Вы вмешиваетесь в то, что вас не касается.

— Я не хотел быть нескромным.

— Однако вы нескромны, черт возьми! Вы нескромны! Я вас не приглашал, черт возьми, черт побери!

Линэр разозлился. Это было не только слышно, но и видно: по тому, как топорщилась его борода и морщились уши, первая подобно листве, которую колышет ветер, вторые подобно глади озера, которую волнует бриз.

— Не понимаю, в чем именно заключается моя нескромность, — ответил Жак. — Вы можете запросто беседовать с этими барышнями в моем присутствии. Полагаю, у вас ведь нет никаких секретов?

— О нет, — сказала Жинетта.

— Каких секретов? — спросила Пьеретта.

Она теребила один из гольфов, тот, что все время норовил сползти гармошкой. Линэр искоса поглядывал.

— Пьеретта, — строго произнес Жак, — оставьте в покое ваши гольфы.

Девочка улыбнулась и повиновалась. Линэр, перестав коситься, разинул рот.

— Вы же знаете, что я работаю секретаршей у Бапоно, — сказала ему Жинетта.

— Я тоже буду работать у Бапоно, — сказала Пьеретта, разглядывая свои ногти, которые пока еще не решалась красить, но уже и не грызла.

— Кроме того, — сказал Жак, — я работаю над средством против колорадских жуков.

И добавил торжественно:

— Тяжкий труд.

Затем, доверительно:

— А еще я пытаюсь вывести породу гигантских вшей.

— Удачная идея, — мрачно отозвался Линэр.

Он встал. Направился к буфету:

— Желаете дижестив[98]? Для барышень у меня есть кое-что легкое. Мсье Сердоболь, вы выпьете рюмку марка?

— Разумеется, — сказал Жак.

— А мне можно попробовать марка? — спросила Пьеретта.

— Нет, — ответил Жак. — Возможно, в другой раз.

Линэр разносил напитки.

— А вы знаете, у нас создана театральная труппа, — сказала ему Жинетта. — Я играю роль Селимены в «Мизантропе»[99].

— Очень хорошо, очень хорошо.

Он уже не слушал, о чем говорили вокруг.

Пьеретта непонятно от чего хохотнула. Жак продолжил:

— Я направлялся к вам, дабы переговорить с вами об одном деле, а этих барышень встретил у ваших дверей. Поскольку они мне сказали, что я им не помешаю, я подумал, что не помешаю и вам. Меня не касается, зачем вы приглашаете этих барышень к себе на торт после киносеанса, хотя, как руководитель «Блистательного Театра»[100], я обязан присматривать за членами своей труппы, в частности за Жинеттой. В сей поздний час она уже давно должна была бы спать, а не болтаться с визитами к горожанам.

— Я могла бы прийти и одна, — сказала Пьеретта, потупив взор.

Линэр что-то пробурчал, но его не услышали.

— Ведь я уже хорошо выучила свою роль, — сказала Жинетта.

— Речь идет совсем не об этом, — сказал Жак, — а о том, почему я очутился здесь. Жинетта, вы не возражаете, если я поговорю с мсье Линэром прямо сейчас?

— Не имею ничего против, — сказала Жинетта.

— Я — тоже, — сказала Пьеретта, подтягивая гольфы.

— Оставьте в покое ваши гольфы, — сказал Жак.

— Ничего предосудительного в этом нет, — вдруг язвительно брякнул Линэр.