Минут через пятнадцать быстрого шага я вышла на широкую трассу. Еще минут через двадцать я поняла, что здесь вряд ли кто остановится при виде голосующей женщины. Наверно, в пригороде не принято ловить машину – мало ли кто выйдет из придорожных кустов вслед за одинокой женщиной в трогательной белой шапочке… И я потихоньку пошла по направлению к Москве. Где Москва, было ясно – большинство машин мчалось именно в ту сторону. К вечеру и я доберусь, если сил хватит. Может, здесь ходят какието автобусы? Или все ездят в город на электричке? Помимо меня по трассе пешком никто не шел и даже не ехал не велосипеде, спросить было некого.

Да, такими темпами на работу я точно опоздаю… Но как приятно осознавать свою нужность – я ведь точно знаю, что за прогул меня не выгонят. Даже если бы я прогуляла и завтрашний день, наслаждаясь природой, видом пламени в камине и активно выделяя прогестерон на даче у друга юности. У нас не хватает как минимум семи врачей в штате, так что выгнать могут лишь за профнепригодность. И то если ее признают в суде…

Около меня резко затормозил длинный грузовик. Часто такие едут парами, а то и тройками, упорно держась друг за друга из соображений безопасности – вдруг остановят шальные дорожные разбойники, отберут все диваны или оковалки перемороженных кур… Этот ехал один.

– Далеко тебе? – немолодой водитель высунулся из двери.

– До Москвы… – вздохнула я.

– Ну, садись. Разговаривать будешь со мной, чтобы я не уснул. А то я радио включаю и начинаю засыпать… Два часа сегодня спал, не успеваю ко времени. А ты что однато спозаранку топаешь? Автобус пропустила?

– Да вроде того… И автобус, и вообще все в жизни пропустила, – ответила я.

– Аа…

Я обрадовалась, что шофер больше ничего не сказал, и стала смотреть в окно. И почемуто мне, уже не в первый раз за последнее время, пришел в голову один вопрос: а вот тот или те, кто нас создавали, что они думали о нашем конце? Начало жизни продумано великолепно, система продолжения рода – вне всяких похвал: четко, логично, остроумно… А вот дальше – как? Как, проще говоря, нам помирать, если следовать идее Всевышнего? Или… Или об этом он не подумал? Не хотелось бы верить, что то, как умирают люди – от болезней, не просто околевают от старости, как большинство диких животных, а умирают долго, мучаясь, – это часть Великого замысла…

Великий жестокий замысел, в котором не учтена такая малость – наши чувства и наши страдания… Либо они учтены и предусмотрены, страдания моей покойной бабушки Леры перед смертью, той, от которой Ийке достались такие прекрасные глаза, моего отца, который вот уже десять лет как выйти из дома один не может…

И только когда грузовик стало заносить вправо, я в ужасе взглянула на водителя. Увидев, что тот, крепко держась за руль, закрыл глаза и дремлет, я тоже схватилась за руль и попыталась вывернуть машину. Еще секунда, и мы бы на полном газу врезались в полосатый бордюрчик дороги. Сзади ктото несколько раз мигнул фарами и даже погудел, видимо, оценив наш маневр. Шофер помотал головой и, с трудом открыв глаза, остановил машину у обочины.

– Вот, я ж говорил тебе…

– Может, вам поспать немного? Часок… Я посижу, подожду… покараулю ваш груз.

– Не могу… Лучше бы… Ты ж небось грузовики не водишь, а?

– Грузовики… – я с сомнением посмотрела на огромный руль и толстый набалдашник переключения скоростей. – Не вожу…

– Жалко. Ну, давай тогда спрашивай меня о чемнибудь. Самое верное. Поехали.

Я кивнула и, внимательнее приглядевшись к водителю, спросила:

– Бывает, что колотится сердце и потом как будто прыгает в груди?

– Бывает… – удивился он. – Ты докторша, что ли?

– Ну да. А в затылке не стучит по вечерам?

– Еще как стучит!

Сна у моего спутника как не бывало. Он рассказал подробно и как у него колотится сердце, и про то, что не может уже пить, как раньше, и как, поругавшись с женой, жил два месяца у друга, тот выпивал каждый день, а он, Василий, тоже хотел бы, да не мог: два дня попьет – три потом отдыхает с валидолом под языком…

Так с разговорами мы доехали до поворота на Строгино, я приготовила заранее деньги, очень предусмотрительно не дотраченные вчера на журналы по садоводству. Василий от денег наотрез отказался – попросил телефон, позвонить, если что с сердцем будет… Я дала ему номер, почти уверенная, что он не позвонит. На прощание он даже пригласил меня отдыхать летом у них в Зарайске – места в доме много, лес и речка Осётр – рядом, старинный кремль можно посетить, и жена у Василия на самом деле добрая, когда тот не пьет… Я поблагодарила и поспешила в сторону поликлиники. Если сейчас подойдет автобус, то даже не опоздаю на прием. Успею еще причесаться и выпить чаю.

По дороге я встретила всех, кого встречать не надо было: главврача, никогда так рано не приходившего в поликлинику, Нин Иванну, маму с молчащей дочкой – они шли заранее, чтобы быть первыми, и еще вдобавок подругу моей мамы, которая тащила с утра пораньше на прием к другому врачу внука. Вот, подумала я, все и увидели, какой я стала свободной и распущенной женщиной. На самом деле, возможно, никто ничего и не понял. Нин Иванна в любом случае думает, что я по ночам выпиваю с любовниками, даже когда я ночь напролет плачу об Ийке. Главврач, увидев меня, как обычно, отвернулся. Может, он в меня влюблен? – вдруг пронеслась у меня мысль. Ого! Вот они, бурные ночки! За десять с липшим лет работы в поликлинике мне ни разу в голову такая мысль не приходила…

Мамина же подруга заботливо осведомилась:

– Сашуня, ты не болеешь, детка? Чтото плохо выглядишь…

В кабинете я наскоро привела себя в порядок, налила себе чаю и позвала за двадцать минут до начала приема мамочку с молчащей девочкой Ксюшей.

На приеме в тот день было столько выздоровевших и заболевающих детишек, что я даже не смогла сделать короткий перерыв, чтобы выйти и позвонить папе Владика, хотя мысль эта не отпускала меня до двенадцати часов, пока не закончился прием. Нин Иванна, как назло, тоже никуда не убегала из кабинета, а при ней мне звонить почемуто не хотелось.

Раза три или четыре за прием ктото звонил мне на мобильный с неизвестного мне номера. Я была почти уверена, что это звонил Олег. Но что ему сказать, я совсем не знала. Поэтому просто не отвечала. Тем более что Нин Иванна каждый раз вскидывала на меня цепкие глаза, яростно накрашенные толстым зеленым карандашом, и поджимала губы, как будто тоже догадывалась, кто и почему мне звонит.

Когда тот номер определился раз в пятый, я воспользовалась тем, что в кабинете было очень шумно – ворвалась без очереди мамаша за справкой для детского сада, зашла окулист со знакомым ребенком, чтобы я послушала ему бронхи, и разревелся трехлетний малыш, который час ждал своей очереди за дверью, а теперь сидел и боялся меня у мамы на руках, потому что та сказала: «Будешь орать, тетя доктор тебе укол сделает прямо в ухо!»

Я ответила: «Алло» – и сама не услышала своего голоса, зато звонивший наверняка успел насладиться всей какофонией нашего вполне обычного приема. Но из трубки раздался нервный женский голос: